– Вроде упомянутого некроманта, – ехидно поддел Дэн. За свой резкий, несдержанный тон тут же стало стыдно.
– Возможно, – легко согласилась Ева. – А у тебя неплохо выходит контролировать природную магию, да?
– Учусь.
– Сильным магам всегда приходится тяжелее остальных. Особенно в мирное время, когда боевая магия не больно-то и востребована. Вот я бы не рискнула развивать стихийные способности. Самоконтроля не хватит.
– Ерунда! Если уж Лисанскому хватило… – Дэн запнулся и помрачнел.
– Об этом он тоже рассказывал. И все далеко не так радужно, как ты вообразил. Стихийная магия очень опасна, применять ее для разжигания огня в камине или притягивания предметов – все равно что гасить свечу шквальным ветром. Чтобы держать в узде такую силу, нужна огромная выдержка.
– Вот я и удивляюсь, откуда она у Лисанского.
– А у него ее и нет. Вспомни, как он тебе кости переломал.
Дэн вспомнил.
– А ты ему – всего три ребра, – добавила девушка.
Какой удар по самолюбию.
– Просто тебе контроль дается лучше. Ты все держишь в себе. И это касается не только магии.
– Ну, извини. Я не из тех, кто растекается мыслью по древу. С проникновенными разговорами не ко мне, а к Лисанскому.
– А к тебе с чем? – спросила Ева с грустью.
– С предложениями по делу, из-за которого я загремел в эту дыру.
Она вздохнула.
– Ладно. Завтра я отправляюсь с отчетом. Что написать?
– Я думал, ты сама решаешь.
– Ну, может, будут пожелания?
– Спроси у Лисанского.
– Что-то ты его через каждые два слова поминаешь, – Ева нахмурилась. – Покоя не дает?
Дэн сжал зубы.
– Нет, просто у него наверняка заготовлен очередной список жизненно необходимых вещей.
– Ничего, кроме книг из тайника в особняке.
– Умерил аппетиты? Прогресс налицо!
– Я не про список, я про отчет, Денис. Если хочешь, можешь сам написать.
Я передам Магистру лично в руки.
– И что я напишу? «Дайте мне полномочия для расследования дела Ромеля»? Так он не даст. По-моему, Магистр просто надеется, что я перебешусь здесь, в тишине и покое, сорву злость на Лисанском, попутно чего-нибудь разузнаю. А когда боль уляжется, меня можно будет выпустить на свободу и вернуть в Орден. Привлечь к оперативной работе, не опасаясь, что я сверну себе шею на первом же задании. И даже поставить во главе отряда.
– А ты хочешь этого?
– Чего? Выбраться отсюда или вернуться в Орден?
– Перебеситься.
– Это не от меня зависит, – пробормотал Дэн.
– Значит, не будешь писать отчет?
– Его никто не ждет. Значит, не буду.
– Хорошо, – Ева кивнула. – Я не стану упоминать о символах в лаборатории. Пусть все останется между нами хотя бы до тех пор, пока Игорь не получит свои книги и не расшифрует значение надписей.
Она допила воду, поставила стакан на стол и медленно побрела к двери, задевая пальцами за спинки кресел и дивана.
– Ты снова спать? – зачем-то окликнул Дэн, скрестив на груди руки и прижимая к себе скомканную футболку.
– Еще рано. Я поздно легла.
– Тогда, наверное, до вечера.
– Ты решил запереться у себя?
Дэн открыл рот, чтобы ответить. Слова так и жгли, так и горели на губах – горькие, полные обиды и боли. Он сам не понимал, чего ему хотелось. Мог бы провести день в гостиной, но в душе ворочалось противное предчувствие: Лисанский в лепешку расшибется, но снова завладеет вниманием Евы с помощью латыни и обширных познаний в тысяче и одной области. Он увлекся девушкой, это было ясно как божий день. И ни сей факт, ни собственные ощущения по данному поводу Дэну активно не нравились.
– Попробую еще раз поговорить с Мефисто, – соврал он. Вовсе не то собирался сказать, да и призрак однажды уже доступно объяснил, что у него прогрессирующий склероз и что он понятия не имеет, зачем разукрасил потолок в лаборатории. Может, и врал, кто разберет? Пригрозить привидению было нечем.
– Я никак не могу понять, кого из нас ты избегаешь, – тихо произнесла Ева.
Какая прозорливая!
– Я избегаю не вас, а ваших дурацких бесед о высоком, – сказал Дэн устало. – Они не для средних умов.
– Мы можем поговорить о боевой магии, – предложила девушка.
– Спасибо, – он скривился. – Не стоит утруждаться.
Вот это новость! Оказывается, с ним, кроме боевой магии, и поговорить не о чем! И Ева готова пойти на такую жертву, дабы доказать дружеское участие? Потрясающе!
– Ты мог бы попытаться вникнуть, – посоветовала она, коснувшись дверной ручки. – Разгадывать символы в пентаграммах очень увлекательно. Нужно просто…
– Знать латынь, – с горькой иронией кивнул Дэн. – Отлично, присоединюсь к вам, как только выучу.
Ева хотела возразить. На ее лице внезапно появилось взволнованное выражение, щеки раскраснелись, а глаза заблестели. Она словно вспомнила что-то очень важное и даже сделала крошечный шажок в сторону Дэна. Но он взглянул хмуро, почти враждебно – и воодушевление вдребезги разбилось о стену отчуждения.
– Спокойной ночи, – невпопад пробормотала Ева, отводя глаза. И бесшумно вышла за дверь.
Дэн с досадой смахнул с кресла стопку книг и устало сел, обхватив голову руками.
Так, не думая ни о чем, словно впав в прострацию, он просидел часа два, не меньше.
Рассвет уже полностью вступил в свои права, просочился сквозь окна и наполнил гостиную унылой серостью раннего утра. Расставленные в канделябрах по периметру комнаты свечи – Ева заколдовала их на несгораемость – утратили былую яркость, а на столе сам собой появился завтрак – Дэн пропустил этот момент. Может быть, он задремал, и в реальность его вернуло появление Лисанского.
Зевая и потягиваясь, тот вплыл в гостиную. В брюках и рубашке нараспашку, с взлохмаченными после сна волосами и задумчивой улыбкой на губах.
– Брр, – встряхнулся и принялся с неохотой застегивать пуговицы. – Гордеев?
У нас наступил ледниковый период? Ты бы мог разжечь камин, раз уж все равно размышляешь тут о вечном.
– Сам разожги, – отозвался Дэн, оглянувшись. Надо же, утро и впрямь в разгаре, яичница с гренками давно остыла, а он все сидит в кресле, скрючившись, как роденовский Мыслитель.
– Что пригорюнился, Гордеев? – Лисанский плюхнулся на диван и присвоил одну из тарелок с завтраком. – Не подогреешь, кстати?
Дэн недобро сощурился, подался вперед и дунул на тарелку. Яичница мгновенно вспыхнула и обуглилась, от нее повалил вонючий дымок. Лисанский вскрикнул от неожиданности и уронил раскалившуюся тарелку прямо себе на колени.