Он попятился, не в силах больше выносить того, что творилось за старой чердачной дверью. Стиснул кулаки с такой силой, что кое-как остриженные ногти врезались в кожу. Боль пронзила ладони – слишком блеклая, слишком вялая, чтобы отрезвить или усмирить внутренний ураган. Дэн спускался по ступенькам, не понимая, откуда взялось это ощущение безвозвратной потери. Разве у него еще что-то оставалось? Что-то сохранилось после гибели Руты?

Ева предала его, променяла на врага. Ева больше не с ним…

Но разве раньше они были вместе?

Были?

Почему он не замечал? Куда смотрел? Где – и чем?! – жил в эти последние недели?

Ведь ему уже, казалось, нечего терять… Ева и Лис, странная девушка и заклятый враг – неужели они стали ему нужны? Дороги? Какая глупость!

Они оба – лишь призраки его сумасшедшего стремления к дружбе, пониманию и близости. Желания, которое, как он думал, давно умерло – там, в каменном подземелье Интерната. Они теперь – лишь пепел сгоревших дотла, упущенных возможностей.

Обхватив себя руками, он остановился на последней ступеньке и обернулся, глядя вверх, в пыльный ночной мрак ведущей на чердак лестницы.

А упущенных ли?..

Эпилог

Злоба застилала взгляд мутным облаком, жгучей лавой плескалась внутри. Оскал исказил лицо, сделал его подобием жуткой африканской маски, лишенной далее намека на человеческие черты. Ярость текла по ладоням вязкими потоками магии, заставляя воздух чернеть и идти волнами в блеклом свете времянки. Ненависть, казалось, клубилась вокруг.

Проклятый Орден с его ищейками! Все-таки объявились. Все-таки вылезли из своих застенков, высунули нос из своей драгоценной резиденции и добрались до Вентспилса. Вспомнили о реальном мире, который так истово защищают.

Он выбросил вперед руку – с непривычных, тонких, ненавистно чужих пальцев сорвался тугой направленный поток силы. Двое мальчишек, загнанных в угол в ритуальной комнате, ему не помеха, но вот подвал с маленьким отродьем придется бросить – Анайда не успеет прийти до появления магов дежурного Отряда, а самому ему с таким грузом от преследователей не скрыться. Придется бросить и начертанные для ритуала круги, и вещи, и уже подготовленное тело. Не первое, не второе, и уж точно не последнее тело! Совсем не последнее… Бросить все из-за каких-то вчерашних школьников! Черт возьми! От мысли об этом в груди поднималось бешенство, добавлявшее магии разрушительной мощи. Они сдохнут! Сдохнут оба, здесь, сейчас, потому что ни одна орденская тварь ему неровня!

Ненависть ко всей этой швали, ко всем этим невежественным, напыщенным тупым недоумкам, называющим себя магами, бурлила внутри, находя выход – и не иссякая. Он еще посмотрит на их мертвые лица, прежде чем уйти. Еще насладится запечатленным на них посмертным ужасом.

Получайте!

Пол под ногами дрогнул, и грохот ударил по ушам.

Однако направленный поток магии разбился о возникший на пути щит, будто волна о скалу – несокрушимую, веками сдерживающую буйство океана скалу!

Он на миг оторопел.

Раньше его удары приходились вскользь, раньше он заманивал ищеек туда, где мог без труда смять обоих, но сейчас!.. Сейчас он бил в полную силу – и бил прямо в цель. Формулы Ордена – жалкие игрушки против обузданной им мощи.

Так как же щит устоял?!

Второй поток – густой, черный и наполненный магией до краев – сорвался уже с обеих рук. Точно бесшумная, сотканная из мрака молния канула во тьму коридора…

И вновь разбилась о щит. Магический купол прогнулся, он теперь не казался столь несокрушимым, но по-прежнему мерцал. Пол содрогнулся, и почудилось, будто стены заходили ходуном. Равновесие удалось удержать с трудом. Грохот заставил непроизвольно согнуться, вскидывая руки к голове, прикрываясь. В черепе будто поселился громкий протяжный звон.

Щит придвинулся ближе. Орденские шавки не сидели в комнате, они шли к нему!

Он выругался, швыряя магию вперед раз за разом. Желание смять, раздавить, уничтожить застилало глаза кровавой пеленой, и только очертания купола, олицетворявшие врага, пробивались сквозь эту завесу. Удар, новый удар, и новый… Пол трясся под ногами, стены трескались, с потолка сыпалась пыль, тусклые лампочки на времянке мигали и подпрыгивали. Щит прогибался, шел мелкой рябью, на миг бледнел – и держался.

Он приближался. Медленно, неотвратимо приближался.

А потом вдруг исчез, и следующий поток густой чернильной темноты на лету встретила боевая формула. Вот только была она какой угодно, но не обычной. Из нее хлестала необузданная, жаркая, стихийная мощь! И во мраке коридора контуры фигуры ее хозяина, больше не отгороженные магическим барьером, горели темным багровым огнем. Словно отсвет самого ада. Сила рвалась из браслетов, полыхая и обжигая бушующим пламенем, едва удерживаемым в тисках формул.

Но это чушь! Вздор! Орден запретил использование стихийной магии, уж кому как не ему знать! Мальчишка, жалкий мальчишка, без тени страха идущий к нему выпрямившись в полный рост, еще не прошел восхождения – только у восходящих может так сорвать крышу! Но восходящий потому и жалок, что неловок, неуклюж… Любой другой, только не этот!

Он не сдерживался, ничего не сохранял про запас, однако не мог справиться с единственным противником, с каким-то… сопливым юнцом! Несмотря на все свои преимущества, несмотря на знания, запрещенные и преследуемые Орденом, он отступал, а щенок приближался, даже не замедлял шага.

Ненависть взметнулась вихрем, от собравшейся вокруг темноты свет времянки почти погас. В груди мерзко стыл холодок страха.

Страха?

Ему нечего бояться! Силен или не силен – перед ним всего лишь не прошедший восхождения орденский малолетка. У которого нет шансов.

Клубившаяся вокруг чернота хлынула вперед волной, захлестывая окруженную пламенным ореолом фигуру. Оскал, до боли искажавший лицо, стал еще шире, с губ срывался уже первобытный рык. Казалось, это не магия, а его руки выдавливают из мальчишки жизнь, оставляя лишь изломанную, пустую оболочку, застывшую, бледную куклу. Внутри поднималось торжество, смешанное с терпким, ни с чем не сравнимым удовольствием от чужой смерти.

Он ликовал!

А затем черноту прорезал огонь. Разорвал ее в клочья, разметал в стороны, сжег, не оставив и следа. Ярко осветил комнату с висящей в углу времянкой, и в этом свете он впервые заглянул в глаза своему врагу. В глаза, которые наполняла столь чистая, незамутненная, праведная ярость, что его собственная в сравнении с ней показалась лишь жалкой бессильной подделкой. В глаза, которые вмиг вытравили из сознания все мысли кроме одной – бежать, бежать без оглядки!