– Проходите, пожалуйста, вас ждут.
«Интересно, а как же тогда здесь встречают тех, кого не ждут?» – подумал майор. И не стал им завидовать…
– Напрасно отказываетесь, прекрасный кофе!
– Спасибо, я действительно не хочу. Только что из-за стола… И времени, извините, меньше, чем планировал.
– Тогда сразу перейдем к делу.
У хозяина на щеках были милые ямочки – и вообще весь он казался домашним, пухленьким и безобидным. К такому в троллейбусе обязательно привяжутся хулиганы, а уличная торговка обвесит на столько, что самой потом станет неудобно.
– Мы посмотрели ваше кино. И готовы сделать все, как просит… тот, от кого вы привезли пленку.
– Спасибо! – А Виноградов, собственно, и не сомневался. Прежде чем передать видеокассету по назначению, специалисты попытались прогнать ее через компьютер и высчитать заданный код. Ни в таможне, ни в других питерских правоохранительных структурах подобной аппаратуры не было, потребовалось подключить контакты в центральном аппарате ФАПСИ, Федерального агентства правительственной связи и информации.
В конце концов удалось: на экране возникло лицо человека, с которым Владимир Александрович общался в катившем недавно по улочкам Иерусалима «медицинском» микроавтобусе… Семиминутный монолог перед объективом – нечто вроде отчета генерального секретаря на партийном съезде. Итоги, успехи отчетного периода в цифрах и фактах, пути устранения имеющихся еще отдельных недостатков и перспективы развития. Под конец – в рубрике, так сказать, «Разное» – изложение просьбы Китайца и четкий приказ сделать все, что потребуется, для ее выполнения.
Когда столичные эксперты бились над раскодированием записи, лидер русско-еврейской мафии был еще жив.
– Но теперь ситуация несколько изменилась…
– Я хотел выразить искреннее сочувствие.
– Все там окажемся, – отмахнулся собеседник. Как сообщили Виноградову, покойника он всегда недолюбливал, а теперь даже не пытался это скрывать. – Позволю себе быть с вами откровенным. По возможности… Смена руководства – и без того процесс болезненный. А когда это происходит внезапно, да еще и насильственным способом! Начинаются недоразумения, кто-то вспоминает старые обиды… Появляются вопросы, претензии деликатного свойства – вы понимаете?
– Пока не очень.
– Придет новый человек, потребует финансового отчета… Скажите, как я ему объясню, что просто так, за «спасибо», отдал в чужие руки полтора миллиона?
Виноградов чуть было не поддался на провокацию:
– Но ведь у вас имеется видеозапись…
– А вы ее разве видели?
– При мне ее делали! – Отповедь прозвучала достаточно веско, реакция не подвела майора и на этот раз.
– Да… Покойник позволял себе иногда такие странные вещи! – Собеседник сокрушенно покачал головой. – Посвящать постороннего в наши внутренние проблемы? Тут тем более каждый может усомниться, отдавал ли он себе отчет в том, что делает…
Надо было срочно что-то делать. Под испытующим взглядом крохотных глазок он согнул указательный палец и костяшкой выбил о пластиковый край столешницы несколько судорожных точек и тире:
– Ясно?
– Нет! Это что – азбука Морзе?
– Абсолютно верно. Вы ведь ее не изучали?
– Не имел удовольствия.
– А я, в свою очередь, слабоват в этом, как его… ну, язык ваш? Национальный!
– Идиш? Иврит? – Действительно, сообразил пухлый, послание свое покойник записал не по-русски.
– Это уж вам виднее – хоть на малайском! Я же все равно ничего не понял.
Владимиру Александровичу после расшифровки записи успели дать прочитать только отпечатанный на компьютере текст. Там – внизу страницы – значилась фамилия переводчика, и майор решил, что это единственный шанс выпутаться.
И кажется, попал в точку.
– Логично… – Собеседник скрестил ручки на пузе и притих. Потом встрепенулся: – Да, но откуда же тогда?..
– Послушайте! Фамилию Шерешевин, прозвище Китаец и международное слово «доллары» я уж как-нибудь смог уловить, правда?
– Допустим. Но вы должны понять и меня.
– Пытаюсь, но пока не получается.
– Все же такая огромная сумма…
Некоторое время они молча ощупывали друг друга взглядами.
– Сколько вы хотите?
– Честно говоря… все! За вычетом ваших десяти процентов.
– За каким вычетом? – Виноградов решил, что ослышался.
– Приблизительно сто пятьдесят тысяч долларов. Я отдаю вам их в любой приемлемой форме.
– А я что должен сделать?
– А вы забываете о том, что наболтал в Иерусалиме мой бывший хозяин. Сам он уже ни подтвердить, ни опровергнуть ничего не сможет, верно?
– Верно… Значит, пленка уничтожается – и вы якобы ничего ни про меня, ни про мою просьбу не слышали. Спокойно кидаете Шерешевина, как планировали, – и концы в воду!
– Возможны варианты… Но в целом верно.
– Соблазнительно. Однако что мешает после окончания операции ликвидировать и меня? А десять процентов списать на накладные расходы и убытки производства?
– Ну, вы же знаете – между своими это не принято!
– Еще как принято! – продемонстрировал полнейшее отсутствие иллюзий Виноградов.
– Да, пожалуй… Тогда, извините, я не вижу, что помешало бы ликвидировать вас и без выплаты каких-либо сумм. Так сказать – превентивно, с опережением…
Владимир Александрович наморщил лоб. Он с детства обожал академические дискуссии на отвлеченные темы.
– Очевидно, пойти на эту меру вам мешает вполне естественная опаска: вдруг я успел уже что-то доложить своему руководству? И работаю сейчас не в одиночку – а с прикрытием… Хотите фокус?
– Какой фокус? Только без глупостей!
– Смотря что вкладывать в это понятие… Если вы имеете в виду, что не стоит бросаться на вас с кулаками, – так это я и сам понимаю. Можете убрать ладошку с кнопочки!
Виноградов встал и, стараясь не делать резких движений, пошел к окну. Обернулся на скрип петель… У хозяина все же не выдержали нервы – в кабинете теперь находился вооруженный охранник.
– Бросьте, я не враг своему здоровью… Фокус неопасный, хотя элемент пижонства присутствует.
– Что вы хотите сделать?
– Позволите? – Не отвечая, Владимир Александрович потрогал рукой серебристое жалюзи. Аккуратно, двумя руками, раздвинул алюминиевые полоски на уровне груди – и подался чуть вправо: – Внимание! Не двигайтесь, пожалуйста. Айн… цвай… драй!
На счет «три» в стекле образовалась крохотная аккуратная дырочка и почти сразу же вдребезги, с грохотом и звоном, разлетелась настольная лампа – яркое пятно на черном пластике итальянской мебели.