– Есть такой народ – следователи. Они должны преступления расследовать… Должны, но очень не любят! И поэтому поручают сию работу нам, грешным.
– А вы не следователь?
– Упаси Господи! – оскорбился Виноградов. – Я – оперуполномоченный уголовного розыска… но не будем о грустном. Вчера ты подписывал объяснение по материалу. А сегодня уже уголовное дело возбуждено.
– Против меня?
– А есть за что?
– Не знаю! – честно пожал плечами охранник. Виноградову всегда было жаль таких, небитых фраеров, без труда заполняющих собой пустоты в криминальной хронике и победных отчетах милиции.
– Ну и дурак. – Это прозвучало совсем не обидно, скорее дружески-снисходительно. – Дело возбуждено по факту злодейского и вероломного убийства, имевшего место быть вчера на вверенном тебе объекте…
Владимир Александрович и сам почувствовал, что сбивается на какой-то неуместно-шутливый тон, поэтому оборвал фразу и снял колпачок с «паркера»:
– Итак… Фамилия, имя, отчество?
Покончив с персоналиями и дав собеседнику расписаться под информацией об ответственности за отказ от дачи показаний, равно как и за дачу ложных показаний, Виноградов перевернул бланк.
– Ну-с, давай излагай!
– Еще раз?
– Так точно. С самого начала…
По мере того как свидетель рассказывал, Виноградов мягко корректировал ход его мыслей, стараясь не навязывать собственных выводов и формулировок и в то же время не позволяя превратить процессуальный документ в суматошный поток сознания. То и дело сверяясь с первичными объяснениями, делая короткие, одному ему понятные пометки на листе бумаги, Владимир Александрович восстанавливал для следствия картину происшедшего.
Виноградов любил работать вот так – когда эмоциональный фон показаний уже несколько потускнел, но сама версия очевидцев еще не приобрела апокрифической мертвой стройности.
– Значит, ты отошел к телефону?
– Да.
– Сам звонил? Или тебе?
– Мне позвонили. Приятель, насчет… ну, в общем, по делу.
– Сам трубку снимал?
– Нет, Саня. Бармен. Он обычно ближе…
– Проверим ведь!
– Проверяйте, – удивился охранник и повторил Виноградову номер своего вчерашнего собеседника. – Лучше после десяти, он по ночам дежурит.
– Тоже сторожит чего-то?
– Ага! Мы вместе паримся на Пушкарской.
Эту баню Владимир Александрович знал, да и вообще – сомневаться в словах паренька оснований пока не было.
– Подозрительного ничего не заметил? Народу много было?
– Да нет, как обычно… Человек пятнадцать – двадцать.
– Музыка играла, – закатив глаза под потолок, нараспев констатировал Виноградов.
– Как всегда.
– Громко?
– Ну!
– А как же ты в таком шуме-гаме услышал, что тебя к телефону? – кровожадно нахмурился следователь.
Свидетель несколько раз хлопнул ресницами, пытаясь постичь чужую логику, потом облегченно улыбнулся:
– Так это же Михалыч на «воротах»! Его действительно, если что, звать приходится. А я – всегда в зале, точнее, между… – Он положил одну руку на рабочий виноградовский блокнот, другую на бланк и объяснил: – Тут, скажем, гардероб, а тут – зал, посетители. Ясно?
– Ясно.
– Главное – отслеживать обстановку! – процитировал чей-то инструктаж охранник.
– Так какого же… ты ее не отслеживал, а? Прохлопал?
Паренек виновато замолчал.
А что уж тут скажешь? Картина получалась до боли простая.
После того как бармен подозвал его к телефону, описав в воздухе пару кругов указательным пальцем, а затем приложив этот палец интернационально понятным жестом к уху, охранник по диагонали пересек фактически весь зал. И никаких проблем!
Народ сидел себе, пил, жевал чего-то… Пушкин, как обычно, пристроился к парочке поприличнее в надежде выцыганить пару стопок во имя искусства и за гибель нации. Пушкин считался человеком безобидным, обладавшим отточенным чувством опасности, и всегда вовремя убирался куда посылали, счастливо до вчерашнего вечера избегая плевков и побоев. Терпел его бармен как местного шута горохового – тем более что среди завсегдатаев считалось хорошей приметой налить коньячку настоящему члену Союза писателей. Это как-то возвышало их в собственных глазах…
– Еще кого запомнил?
– Так ведь еще не время было! Рано.
Действительно, постоянная клиентура подгребает обычно поближе к полуночи, а тогда народ сидел в зале в основном случайный, пришлый… Тот, здоровый, которому первому досталось, – он вроде был раньше пару раз. Но это не точно…
– А убитый?
– Да я его даже в лицо не запомнил! Вроде слева сидел, за вторым столиком. Точно, а за крайним – здоровый с приятелем!
– Один? Убитый один сидел?
– Не помню.
– А драка из-за чего началась?
– Не видел я… – сокрушенно вздохнул охранник. – Трубку повесил, выхожу – а там уже махалово. Кожаный тот, в штанах, здорового отоваривает. Кстати! Их трое было.
– Кого?
Радуясь, что вспомнил нечто существенное, паренек уже без подсказок продолжил:
– Трое… Я сначала решил, что братва, но потом подумал, что нет, не похоже.
– Серьезно? – Виноградова неожиданно искренне заинтересовало, по каким признакам вычленяет представителей новой волны организованной преступности рядовой работник сферы обслуживания. – А почему?
– Спокойные слишком. Без понтов!
– Может, менты? – Сотрудников органов внутренних дел зачастую путали с их оппонентами. Иногда даже не в пользу первых.
– Не знаю… Вряд ли!
Пришлось довериться интуиции собеседника.
– Описать можешь?
– Ну… Основной там – здоровый такой. В куртке и штанах. – Свидетель замолк, тщетно пытаясь выдавить из себя что-нибудь более вразумительное.
– А другие?
– Не помню…
– Давай-ка попробуем поподробнее! – Но через несколько минут Виноградову стало окончательно понятно, что ничего, кроме коротких стрижек, кожаных курток то ли черного, то ли коричневого цвета и просторных штанов наподобие турецкого ширпотреба, охранник не запомнил.
– А обувь?
– Кроссовки! Кажется…
– Тебя-то кто вырубил? Тоже не помнишь?
– Не помню… Вроде из них кто-то – больше не было никого рядом.
– А потом?
Что было после того, как охранник пришел в себя и достал «газовик», Виноградов уже приблизительно представлял.