Она получала удовольствие. Удивительно было видеть, как Мирна болтает с Франсуа Маруа, а Рут обменивается оскорблениями с несколькими пьяными друзьями-художниками. Видеть, как Билли Уильямс и местные фермеры смеются вместе с элегантными владельцами галерей.

А к полуночи все танцевали.

Кроме Лилиан, которая лежала в саду Клары.

«Дин-дон, – подумала Клара. – Ведьма умерла».

Глава пятая

Старший инспектор Гамаш взял пачку газет, лежащих за желтой полицейской лентой, и передал их Кларе.

– Уверен, критикам понравилась ваша выставка, – сказал он.

– Ну почему, почему вы не занимаетесь художественной критикой, а тратите время на такую тривиальную профессию? – простонала Клара.

– Согласен, безумная трата жизни, – улыбнулся Гамаш.

– Что ж, – она посмотрела на газеты, – пожалуй, я могу надеяться на то, что в саду не обнаружится еще один труп. Так что можно и почитать, что там пишут.

Она огляделась. Питер ушел в дом, и Клара подумала, не уйти ли и ей. Чтобы почитать рецензии в тишине и покое. Наедине с самой собой.

Но вместо этого она поблагодарила Гамаша и направилась в бистро, прижимая к груди тяжелые газеты. Она видела, как Оливье на террасе подает выпивку. За столом под бело-голубым солнечным зонтом сидел месье Беливо, попивая чинзано и читая воскресные газеты.

Все столики были заняты, заполнены жителями деревни и друзьями, наслаждающимися неторопливым воскресным бранчем. Когда появилась Клара, большинство глаз обратились на нее.

Потом отвернулись.

И она ощутила укол злости. Не по отношению к этим людям, а к Лилиан, отравившей лучший день ее профессиональной жизни. И теперь вместо улыбок и приветствий, похвал в адрес вчерашнего празднества люди отворачивались от нее. Торжество Клары было украдено. И опять это сделала Лилиан.

Она посмотрела на владельца магазина, месье Беливо, и он тут же опустил глаза.

Как и Клара.

Подняв глаза секунду спустя, она чуть не подпрыгнула от радости. Прямо перед ней стоял Оливье и держал два стакана.

– Черт, – выдохнула она.

– Шанди [22] , – сказал он. – Имбирное пиво и светлый эль, как ты любишь.

Клара перевела взгляд с Оливье на стаканы, снова посмотрела на Оливье. Легкий ветерок растрепал его редеющие светлые волосы. Даже облаченный в передник, он умудрялся выглядеть утонченным и расслабленным. Но Клара помнила взгляд, которым они обменялись, стоя на коленях в коридоре Музея современного искусства.

– Быстро ты, – заметила она.

– Вообще-то, это было приготовлено не для тебя, но я рассудил, что твой случай неотложный.

– Неужели это так очевидно? – улыбнулась Клара.

– А разве может быть иначе, если у тебя в саду обнаруживают труп? Уж я-то знаю.

– Да, – сказала Клара. – Ты это знаешь.

Оливье показал на скамейку на деревенском лугу, и они пошли туда. Клара бросила тяжелые газеты на скамейку и плюхнулась рядом.

Она взяла шанди у Оливье. Они сидели бок о бок спиной к бистро, к людям, к месту преступления. К вопрошающим и ускользающим взглядам.

– Как ты? – спросил Оливье.

Он чуть было не спросил, в порядке ли она, но было очевидно, что не в порядке.

– Хотелось бы сказать «хорошо». Живая Лилиан у нас в саду была бы шоком, но мертвая Лилиан – загадка.

– Кто она?

– Когда-то была другом. Но давно перестала им быть. Мы разругались.

Больше Клара ничего не сказала, а Оливье не стал спрашивать. Они пили шанди, сидя в тени огромных сосен, паривших над ними, над деревней.

– А что почувствовал ты, снова увидев Гамаша?

Оливье задумался, потом улыбнулся. Выглядел он очень молодо. Гораздо моложе своих тридцати восьми лет.

– Не очень ловко я себя чувствовал. Как по-твоему, он заметил?

– Не исключено. – Клара сжала руку Оливье. – Ты его не простил?

– А ты простила бы?

Настал черед Клары брать паузу. Не для того, чтобы поразмыслить над ответом. Ответ она знала. Она сомневалась, отвечать ли.

– Мы тебя простили, – сказала она наконец, надеясь, что ее голос звучит достаточно мягко, что ее слова не показались ему слишком колючими.

И все же она почувствовала, как напрягся, как сжался Оливье. Не физически, но эмоционально отпрянул.

– Правда? – произнес он, помедлив.

Его голос тоже прозвучал мягко. Это было не обвинение, скорее удивление. Словно он сам себе задавал этот вопрос по нескольку раз в день.

Прощен ли он уже.

Да, он не убивал Отшельника. Но он предал его. Воровал у него. Брал все, что впавший в безумие Отшельник предлагал ему. И даже то, чего не предлагал. Оливье забрал у беспомощного старика все, что мог. Включая и его свободу. С помощью жестоких слов он запер старика в его лесном домике.

И когда все это всплыло во время процесса, он видел выражение лиц своих соседей.

Как будто они смотрели на чужого человека. На чудовище, затесавшееся в их ряды.

– Что заставляет тебя думать, будто мы так и не простили тебя? – спросила Клара.

– Ну, в первую очередь Рут.

– Да брось ты, – рассмеялась Клара. – Она всегда называла тебя тупоголовым.

– Верно. А знаешь, как она называет меня сейчас?

– Как? – спросила она с улыбкой.

– Оливье.

Улыбка медленно сошла с лица Клары.

– Знаешь, – сказал Оливье, – я думал, что хуже тюрьмы ничего не будет. Эти унижения, этот страх. Просто удивительно, к чему только не привыкаешь. И сейчас те воспоминания постепенно тускнеют. Ну, не то чтобы тускнеют, скорее, перемещаются в мою голову. Здесь… – он приложил руку к груди, – их почти не осталось. Но знаешь, что не проходит?

Клара покачала головой и внутренне сжалась:

– Скажи.

Она не хотела то, что предлагал Оливье. Обожженную память гея, отсидевшего в тюрьме. Хорошего человека в тюрьме. Да, он был порочен. Возможно, больше, чем многие другие. Но его наказание никак не соответствовало преступлению.

Клара думала, что ей не по силам выслушать даже лучшее, что можно рассказать про тюрьму, но теперь она была готова выслушать и худшее. И он должен был ей это рассказать. А Клара – выслушать.