Если Дэвид бил его дочь…
При одной этой мысли в нем закипал гнев. Как бы он поступил, если бы Дэвид и в самом деле?..
Гамаш заставил себя отойти от края бездны и кивнул. Принял ее ответ. Сел рядом с ней, обнял. Стал убаюкивать, как ребенка. Она пристроила голову у него на плече. Ее слезы напитали его рубашку. Точно так же, как в те времена, когда она плакала из-за Шалтая-Болтая. Только на этот раз с высоты упала она сама.
Наконец Анни отодвинулась от отца, и Рейн-Мари протянула ей салфетку.
«Хочешь, я его пристрелю?» – спросил Гамаш, когда она с трубным звуком прочистила нос.
Анни рассмеялась, всхлипывая: «Может, раздробить ему коленную чашечку?»
«Я ставлю это под номером один в список моих приоритетных дел, – сказал ей отец. Потом наклонился, в упор посмотрел ей в глаза, лицо его посерьезнело. – Что бы ты ни решила, мы всегда с тобой. Ты меня поняла?»
Она кивнула, вытерла лицо: «Я знаю».
Как и Рейн-Мари, он был не то чтобы потрясен, но взволнован. Ему казалось, что Анни о чем-то умалчивает. О чем-то, что не укладывалось в ее историю. У всех пар бывают трудные периоды. Гамаш и Рейн-Мари, случалось, спорили. Временами обижали друг друга. Никогда намеренно. Но когда люди так близки, подобные вещи неизбежно случаются.
«Что, если бы вы двое уже успели обзавестись семьей до знакомства? – спросила Анни, внимательно глядя то на мать, то на отца. – Что бы вы сделали?»
Они молча смотрели на дочь. Гамаш вспомнил, что именно такой вопрос задал ему недавно Бовуар.
«Ты хочешь сказать, что влюбилась в кого-то?» – спросила Рейн-Мари.
«Нет, – покачала головой Анни. – Я только хочу сказать, что где-то в мире есть кто-то, кто идеально подходит для Дэвида. А кто-то – для меня. А если ты цепляешься за того, кто тебе не подходит, то ничего хорошего из этого не выйдет. Отношения все равно не наладятся».
Когда Гамаш и Рейн-Мари остались наедине, жена задала ему тот же вопрос. Они лежали в кровати, читали. «Арман, – спросила она, сняв очки, – что бы ты сделал, если бы был женат, когда встретил меня?»
Гамаш опустил книгу и уставился перед собой. Попытался представить это. Он влюбился в Рейн-Мари с первого взгляда и забыл обо всем на свете, а потому ему трудно было представить себя с кем-то другим. Тем более женатым.
«Да поможет мне Господь, – сказал он наконец, поворачиваясь к ней. – Я бы бросил ее. Ужасное, эгоистичное решение, но я бы все равно был для нее жутким мужем. А все по твоей вине, распутница».
Рейн-Мари кивнула: «Я бы сделала то же самое. Но конечно, взяла бы с собой маленького Хулио-младшего и Франческу».
«Хулио и Франческу?»
«Моих детей от Хулио Иглесиаса».
«Бедняга. Неудивительно, что он поет столько печальных песен. Ты разбила его сердце».
«Он так никогда и не оправился», – улыбнулась она.
«Может, познакомить его с моей бывшей? – предложил Гамаш. – С Изабеллой Росселлини».
Рейн-Мари фыркнула, снова подняла книгу, но тут же ее опустила.
«Надеюсь, ты сейчас думаешь не о Хулио».
«Нет, я думала о Дэвиде и Анни», – ответила она.
«Считаешь, их брак кончен?» – спросил Гамаш.
Она кивнула: «Мне кажется, она нашла кого-то другого, но не хочет нам говорить».
«Правда?» Ее слова удивили его, но по размышлении он решил, что, возможно, так оно и есть.
Рейн-Мари кивнула: «Вероятно, он женат. Может быть, кто-то в ее юридической фирме. Не исключено, что она поэтому и сменила работу».
«Господи Исусе, надеюсь, что это не так».
Но еще он знал, что в любом случае ничего не может поделать. Разве что быть рядом и помочь собрать черепки. Но этот образ напомнил ему еще кое-что.
– Пора возвращаться к работе, – сказал Бовуар, поднимаясь. – А то порносайты нужно кому-то смотреть.
– Постой, – встрепенулся Гамаш.
Увидев лицо шефа, Бовуар опустился на стул.
Гамаш какое-то время сидел молча, нахмурив брови. Думал. Бовуар много раз видел это выражение на лице старшего инспектора. Он знал, что Гамаш разматывает сейчас какую-то ниточку. Обдумывает мысль, которая выводит его на другую. В темноту даже не проулка, а туннеля. Пытается найти то, что скрыто в самых глубинах. Тайну. Истину.
– Ты сказал, что именно после операции на фабрике окончательно принял решение расстаться с Энид.
Бовуар кивнул. Это было правдой.
– Я вот думаю, не возымела ли эта перестрелка такой же эффект на Анни.
– Это как?
– Для всех это было огромным потрясением, – сказал шеф. – Не только для нас, но и для наших семей. Может быть, Анни, как и ты, решила после этого взглянуть на свою жизнь новыми глазами.
– Тогда почему она не сказала вам об этом?
– Может быть, она не хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым. Может быть, она даже не понимает этого. По крайней мере, не отдает себе в этом отчета.
И тут Бовуар вспомнил свой разговор с Анни перед вернисажем. Как она расспрашивала его о разводе с Энид. Как косвенно ссылалась на ту операцию и последующий разрыв отношений.
Конечно же, она была права. Та трагедия стала последней каплей.
Он тогда пресек этот разговор из опасения выдать себя. Но может быть, на самом деле она хотела поговорить о разладе в собственной семье?
– Что бы вы чувствовали, если бы так оно и было? – спросил Бовуар.
Старший инспектор откинулся на спинку стула, на его лице застыло слегка обеспокоенное выражение.
– Может быть, это не так уж и плохо, – тихо сказал Бовуар. – Если из случившегося родится что-то позитивное, то что в этом плохого? Анни сможет найти свою истинную любовь.
Гамаш посмотрел на Жана Ги, измотанного, усталого, худого как щепка. Гамаш кивнул:
– Oui. Да, если из случившегося родится что-то позитивное, это будет хорошо. Только я не уверен, что развод Анни и Дэвида можно считать чем-то позитивным.
Но Жан Ги Бовуар был с этим не согласен.
– Вы хотите, чтобы я остался? – спросил он.
Гамаш прогнал свои тяжелые мысли:
– Вообще-то, я хочу, чтобы ты поработал.
– Верно, мне нужно найти «сардонический».
– Найти?
– Вы произнесли это слово.
– «Сардонический», – улыбнулся Гамаш. – Не утруждайся. Это слово значит «язвительный», «злобный».
– Я думаю, это очень точно описывает убитую. Лилиан Дайсон возвела это в культ. Она этим жила, этим упивалась.