Он знал это. Знал, что подозреваемые и даже коллеги, как бы они ни расстраивали или не выбивали его из колеи, никогда не смогли бы подвести его так близко к ответу насилием, потому что не сумели бы уязвить его так больно.

Это мог сделать только человек, близкий ему. И такой человек нашелся.

«Вы не лучше того хакера».

Неужели так оно и было?

«Конечно нет, – нетерпеливо подумал Гамаш. – Это Бовуар вдруг взбрыкнул».

Но он от этого не становился виноватым.

Старший инспектор снова вздохнул. Ему не хватало воздуха.

Может быть, следовало сказать Бовуару, что он как раз и занят расследованием утечки. Довериться ему. Но дело тут было не в доверии. Дело было в ответственности. Он не хотел втягивать в это Бовуара. Если прежде у него и было такое искушение, то последние пятнадцать минут начисто его перечеркнули. Бовуар был слишком уязвим, он еще не оправился от ранения. Тот, кто допустил утечку этого видео, был очень влиятелен и мстителен. А для Бовуара в том ослабленном состоянии, в каком он находился, подобная психологическая нагрузка была не по плечу.

Нет, это могли выдержать лишь те, кто мог позволить себе не думать о будущем. Не заботящиеся ни о своей карьере и вообще ни о чем.

Гамаш поднялся и пошел к компьютеру Бовуара, чтобы выключить его. Видеоролик запустился сначала, и старший инспектор приблизился к экрану в тот момент, когда пуля скосила Бовуара. Когда он упал на бетонный пол.

Только сейчас старший инспектор Гамаш понял, что Жан Ги Бовуар с тех пор так и не сумел подняться.

Глава двадцать четвертая

Старший инспектор Гамаш заварил себе кофе и устроился поудобнее.

Пытаться уснуть было бесполезно. Он посмотрел на часы на столе. Четыре сорок три. Все равно скоро вставать. Нет, в самом деле.

Он поставил кружку на стопку бумаг и застучал по клавиатуре. Замер в ожидании информации. Потом его пальцы снова застучали по клавиатуре. Он кликнул мышкой, раскрыл. Прочел. Прочел еще раз.

В конечном счете очки оказались полезными. Что бы он делал, возьми он с собой пистолет? Но думать об этом не стоило.

Гамаш стучал по клавиатуре и читал. Потом читал еще.

Собрать в общих чертах биографию главного судьи Тьерри Пино оказалось нетрудно. Канадцы жили в открытом обществе. Вкушали все его преимущества. Наслаждались тем, что они являются эталоном прозрачности, обществом, где решения принимаются на виду. Где публичные и влиятельные фигуры подотчетны перед обществом, а их жизнь открыта для всех.

Таково было всеобщее заблуждение.

И как в большинстве открытых обществ, лишь немногие брали на себя труд испытать эти общества, проверить, где и когда открытое становится закрытым. А такое непременно происходит. Старший инспектор Гамаш обнаружил это несколькими минутами ранее.

Гамаш прочитал общедоступные сведения о профессиональной жизни главного судьи Квебека Пино. Его карьера пошла на взлет, когда он был назначен прокурором, затем профессорствовал в Университете Лаваля. Позже занял судейскую должность, а потом и должность главного судьи Квебека. Он вдовствовал, имел троих детей и четверых внуков. Из которых остались в живых трое.

Гамаш знал эту историю. Ее рассказала ему суперинтендант Брюнель. Ребенок погиб из-за того, что водитель был пьян. Гамаш хотел найти, кто же был этот пьяный водитель и был ли он, как подозревал Гамаш, самим Тьерри Пино.

Что еще могло настолько потрясти человека, что он упал на самое дно? А потом бросил пить? Начал жизнь заново? Неужели мертвый внук дал Тьерри Пино второй шанс в жизни?

Это могло объяснить и странную связь между главным судьей и молодым Брайаном. Они оба знали, что такое почувствовать удар железа по мягкому. Неуверенность машины.

Знать, что произошло.

Гамаш сидел за своим столом, пытаясь представить, что может чувствовать при этом человек. Вообразить себя за рулем своего «вольво» сразу после такого несчастья. Вот он выходит из машины.

Но его разум отказывался представлять эту картинку дальше. Некоторые вещи трудно представить.

Гамаш попытался прогнать эти мысли и вернулся к компьютеру – возобновил поиски подробностей того несчастного случая. Но ничего не нашел.

Дверь открытого общества медленно закрылась. Щелкнул замок.

Но в тихом помещении оперативного штаба, в осторожном свете забрезжившего утра старший инспектор Гамаш проник за выставленное напоказ широкой публике лицо Квебека. За выставленное напоказ лицо главного судьи. Туда, где хранились тайны. Или хотя бы конфиденциальная информация. Файлы, рассказывающие о частной жизни публичных людей.

Там он нашел сведения о пьянстве Тьерри Пино, о его неадекватном временами поведении, о его распрях с другими судьями. А потом пробел. Трехмесячный отпуск.

И возвращение.

В этих файлах было также зафиксировано, что в течение последних двух лет Тьерри Пино систематически пересматривал все вынесенные им приговоры. И по меньшей мере один из приговоров был официально пересмотрен и отменен.

Было и еще одно дело. Не Верховного суда, а дело, в котором он участвовал прежде не в качестве судьи. Дело, к которому главный судья возвращался снова, и снова, и снова. Совершенно ясное дело о ребенке, сбитом машиной, за рулем которой сидел пьяный водитель.

Но никаких подробностей Гамаш не нашел. Файл был заблокирован, и даже Гамаш не мог его раскрыть.

Он откинулся на спинку стула и снял очки. Принялся ритмически постукивать ими по колену.

Агент Изабель Лакост спрашивала себя, умирал ли кто-нибудь от скуки, или же она будет первой.

Она теперь знала о жизни мира искусства Квебека больше, чем ей когда-либо хотелось узнать. Художники, кураторы, выставки. Критические статьи. Темы, теории, история.

Знаменитые квебекские художники вроде Риопелля, Лемье и Молинари. И еще целая куча имен, о которых она никогда не слышала и никогда больше не услышит. Художники, которых Лилиан Дайсон закритиковала до безвестности.

Лакост протерла глаза. С каждой новой рецензией ей приходилось напоминать себе, зачем она здесь находится. Ей приходилось восстанавливать перед мысленным взором тело Лилиан Дайсон, лежащее на мягкой зеленой траве в саду Питера и Клары. Тело женщины, которая теперь не состарится. Женщины, чья жизнь пресеклась там. В этом милом, мирном саду. Потому что кто-то эту жизнь забрал.

Впрочем, прочтя все эти убийственные рецензии, Лакост думала, что и сама готова взять в руки дубинку и назначить встречу с этой женщиной. Возникало ощущение грязи, словно кто-то вылил на нее бочку дерьма.

Но какой бы отвратительной ни была эта женщина, это не оправдывало ее убийства, и Лакост была полна решимости выяснить, кто это сделал. Чем больше она читала, тем сильнее проникалась убеждением, что кто-то прячется в этих рецензиях. В этом архивном морге. В микрофишах. Начало этого убийства было таким старым, что существовало только в этих пленках, которые она разглядывала через пыльный окуляр. Вышедшая из употребления технология, зафиксировавшая убийство. Или по меньшей мере его зарождение. Начало конца. Старое событие, которое до сих пор в чьем-то мозгу оставалось свежим и живым.