– Положа руку на сердце, предпочел бы вообще о ней ничего не знать, – отвечал ему мистер Хидерстоун. – Достойно, конечно, всяких похвал, что ты ищешь решение этой проблемы, но, боюсь, мы с тобой не много придумаем. Пусть Хамфри держит клад у себя, пока кто-нибудь не предъявит права на него. Только, уверен, этого никогда не случится. Кстати, твоему брату нужно прибыть сюда. Он главный свидетель происшествия, и без подробных его показаний мне не удастся предать эту банду суду. А с тобой, Эдвард, я отошлю клерка, который возьмет показания у твоих сестер и у Пабло. Это тоже необходимо для следствия, но не настолько, насколько свидетельство Хамфри, который видел и знает гораздо больше них. Так что пробыть ему здесь придется долго, а ты, пока он отсутствует, поживи с сестрами.
Пейшонс и Клара не упустили возможности присоединиться к Эдварду, и сестры Беверли оказались с лихвой вознаграждены за две полные тревоги ночи обществом дорогих подруг, пробывших с ними до самого вечера, когда Хамфри увез их обратно. Эдвард же оставался с ними еще двое суток.
Если в начале зимы Эдварду еще удавалось с грехом пополам пробираться к родным и даже для них поохотиться, то вскоре следовавшие в тот год одна за другой метели укутали лес столь обильным покровом снега, что даже самой выносливой лошади не под силу стало преодолеть по нему столь солидное расстояние, и домашние совершенно не удивлялись столь долгому его отсутствию. Метели сменялись не оттепелями, а ясными морозными днями, и с каждой из них количество снега лишь увеличивалось. Если бы не запасливость Хамфри, успевшего заготовить сена гораздо больше обычного, скот бы у них сейчас голодал. Даже неприхотливым козам пришлось бы без него худо, ибо травы сквозь такую толщу снега они достать не могли, и весь их дневной рацион составлял лишь мох, который они объедали с коры деревьев.
Все вокруг дома было настолько заснежено, что работы на ферме остановились, и единственное, на что хватало энергии Хамфри и Пабло, – расчищать в белой толще тропинки к конюшне и хлеву да ходить за дровами, которые из-за лютого холода в огромном количестве пожирал очаг. Многие нужные для хозяйства припасы либо подходили к концу, либо вообще закончились. Давно настала пора ехать в Лимингтон за покупками, но и он был отрезан снегом. Зато у Хамфри наконец появилась возможность заняться проблемой, которую они обсуждали с Эдвардом еще до того, как он переехал к мистеру Хидерстоуну. Дикие пони сейчас пребывали в поистине бедственном положении. Не в силах добыть себе корм из-под снега, они питались ветвями деревьев, да и до них не всегда могли дотянуться. Хамфри понял, что лучше момента для воплощения его давнего плана и не придумаешь, и они с Пабло, захватив с собой столько сена, сколько могли тащить на себе, отправились в лес на поиски табуна.
Лошадки сбились в табун неподалеку от бывшего дома Клары. Мальчики разбросали сено с таким расчетом, чтобы вынудить их подойти к ним поближе. Уловка сработала, и Хамфри начал высматривать подходящее место для своих целей. Оно нашлось совсем рядом и представляло собой неширокий проход сквозь заросли шириною примерно в сто ярдов, одна оконечность которого была совершенно свободна, другую же ветер замел плотной преградой из снега, возвышавшейся на добрых несколько футов. Там он и раскидал лошадкам новые порции сена, и они с Пабло в течение нескольких дней повторяли этот маневр, пока табун не привык являться каждое утро сюда за пищей.
– Завтра попробуем их поймать, – наконец объявил он Пабло. – Готовь свои лассо. Доберемся сюда до рассвета и займем позиции по обе его стороны коридора, чтобы они не удрали сквозь заросли. Наша задача – загнать их в снежную стену. Если не все, то несколько там застрянут, и у нас будет время накинуть им лассо.
– Очень хорошо, – понравился план Пабло. – Скоро мы их поймать.
Еще под покровом ночи они разбросали щедрые порции сена возле снежной преграды. Затем, привязав собак по обе стороны от нее и велев им вести себя тихо, укрылись в зарослях, чтобы лошади их не видели и не чуяли.
Табун появился, лишь только стало светать. Мальчики дождались, пока он окажется впереди них, и, едва лошади стали есть, выбежали в проход. Там, разделившись, они с громкими криками побежали к табуну, одновременно отдав собакам команду: «Голос!» Псы залились лаем. Испуганные поднявшейся кутерьмой и видом людей с собаками лошади дружно бросились в том единственном направлении, которое представлялось им безопасным. Преграду они обнаружили слишком поздно и на полном скаку влетели в нее с громким фырканьем и развевающимися на ветру хвостами, сперва увязая в снегу по брюхо, а затем – по самые шеи, и страх по-прежнему гнал их вперед, пока они окончательно не застряли.
Хамфри и Пабло, несшиеся за ними, набросили лассо сперва на одного пони, а следом еще на двух. Остальная часть табуна с большими усилиями выкарабкалась из снега и, развернувшись, исчезла в зарослях. Плененные лошади вступили в отчаянную борьбу за свободу, но все их потуги приводили только к тому, что петли сильнее сдавливали им шеи. Вскоре они совершенно выбились из сил, и тогда мальчики, связав им передние ноги, ослабили петли на шеях, чтобы они смогли восстановить дыхание.
– Теперь мы их взять, мастер Хамфри, – с совершенно счастливым видом констатировал Пабло.
– Нет, это только начало, – устало выдохнул тот. – Самое главное, нам теперь их доставить домой. А как мы с тобой это сделаем, пока не пойму.
– Не давать есть сегодня и завтра, тогда станет совсем ручной, – предложил Пабло.
– Наверное, ничего другого и не придумаешь, – согласился Хамфри. – Освободиться они теперь все равно не смогут.
– Да, мастер Хамфри, но один мы прямо сегодня брать. Этот слишком хорош, – указал Пабло на конька, который первым попался в лассо.
Сноровисто надев на него недоуздок, он подвязал к нему переднюю ногу пленника, который теперь мог двигаться либо с низко опущенной головой, либо задрав копыто. Затем, на случай если коньку взбредет в голову снова проявить норов, опять накинул ему на шею лассо и разрезал путы на передних ногах.
– Теперь, мастер Хамфри, мы уж как-то его домой доведем. Но сперва я отвязать собак. Он их пугаться и бежать в другой сторона.
Красавец-пони серо-стальной масти вздумал было брыкаться, но хитроумная перевязь сковывала его движения, и он добился своей строптивостью только того, что несколько раз, потеряв равновесие, падал.
Пабло взял один конец лассо, Хамфри – другой, чтобы пони оказался между ними, и они потянули его вперед. Собаки, бежавшие сзади, подгоняли его лаем, и, таким образом, вся процессия худо-бедно добралась до места. Несчастный пленник, вынужденный идти то с низко опущенной головой, то на трех ногах, да к тому же полупридушенный лассо, на исходе пути покрылся весь пеной и явно испытывал состояние, близкое к обмороку.
Билли был вынужден уступить вновь прибывшему свое стойло. Мальчики накрепко там привязали его к кормушке, оставив пока без еды, так как сами чувствовали себя не многим бодрее серого пони. Время уже шло к вечеру, поэтому за двумя остальными лошадками они решили вернуться наутро и, как показала практика, не прогадали. Пробыв почти сутки на привязи, оба пони явили гораздо больше покладистости, нежели их соплеменник, и водворение их в конюшню потребовало от Хамфри и Пабло гораздо меньших усилий. Гнедая лошадка с черными ногами оказалась кобылой, а пони ровно коричневой масти, так же как серо-стальной, – конями. Элис и Эдит просто налюбоваться на всех троих не могли, Хамфри же страшно гордился, что выиграл спор у Эдварда.