Но, указывает Пайкиасотхи Сараванамутту, исполнительный директор Исследовательского центра политических альтернатив (Коломбо), Индия сама увязла в отношениях со Шри-Ланкой – не столько из-за неудачного вторжения в 1987-м, сколько из-за того значительного обстоятельства, что Тамилнад, индийский штат, по сути, примыкающий к островным землям, – историческая родина тамилов, цейлонского национального меньшинства, угнетаемого сингалами. Тамилнад оказывает давление на политиков, побуждая их по мере сил помогать цейлонским тамилам, а Индия соперничает с Китаем и Пакистаном за дружбу с сингальскими властями в Коломбо. Тем не менее, продолжил Сараванамутту, учитывая, до какой степени сложны и запутанны отношения между материком и островом, успешное прекращение сингало-тамильской вражды было бы исключительно выгодно Индии. Настоящее примирение двух народов, населяющих Шри-Ланку, гораздо скорее отвечает индийским, а не китайским интересам.
Весной 2009 г. правительственные войска усилили методичное наступление. Солдатам приказали: пленных не брать! Войну объявили оконченной 18 мая, когда тело убитого Прабхакарана выставили перед объективами телекамер. «Тамильские тигры» лишились последнего клочка захваченной ими территории. Наутро, благополучно выйдя из тюрьмы, затем прокравшись на портовый строительный участок, я проехался на машине по южному приморскому краю, населенному сингалами. Повсюду шли демонстрации, парады; рикши убирали повозки флагами, трубили в сигнальные рожки, ехали целыми процессиями. Юноши – многие из них безработные – вопили и взрывали несметное множество петард. Везде висели портреты президента Раджапаксы. Крестьяне строились вдоль дорог рядами, предлагая прохожим бесплатную закуску – вместо блюд ее выкладывали на пальмовые листья. Чучела, изображавшие Прабхакарана, волочили по пыли, а потом торжественно сжигали. От юнцов так и веяло устрашающей разнузданностью, порождением застарелой скуки. При других обстоятельствах те же самые шайки могли бы громить и жечь тамильские жилища – как оно и случалось в минувшие десятилетия. Примечательно: чем ближе я подъезжал к центру Коломбо, где население смешано, тем реже видел восторженные манифестации.
И все же было что праздновать! Прабхакаран сеял смерть и разрушение гораздо шире и дольше, чем Усама бен Ладен в Соединенных Штатах. Победа оказалась явной и зримой; о подобном успехе любая американская администрация смела бы лишь мечтать – хотя заимствовать приемы и способы, которыми цейлонские власти достигли победы, США никогда не смогут – и не должны.
Тем же утром я задержался в городе Тангалле, чтобы не пропустить специальную передачу национального телевидения: Раджапакса держал победную речь перед парламентом. По торжественному случаю на улице установили огромный экран. Сотни людей размахивали цейлонским флагом: золотой лев на широком коричневом поле является символом сингалов, а две полоски поуже – зеленая и оранжевая – означают мусульманские и тамильские народности. Поначалу поведение Раджапаксы было блистательным, достойным предписаний Макиавелли: явите полную беспощадность в годину войны – и великодушие в день победы. Много лет подряд отнимавший у тамилов и журналистов любые права, президент без устали твердил о национальном примирении. Говорил он первое время не по-сингальски, а по-тамильски об этнически сплоченной стране: «Все мы должны отныне жить единой семьей». Он упомянул об экономическом развитии, образовании, здравоохранении – во благо меньшинству, тамилам. Бывало, он так витийствовал на международных форумах – но вот к согражданам еще ни разу не обращался столь проникновенно и человеколюбиво. Хотя не упоминалось ни о каких определенных планах и замыслах, впервые за долгие годы забрезжила надежда, что Шри-Ланка двинется по пути национального возрождения.
С другой стороны, президент не приносил соболезнований жертвам войны и не выражал никаких сожалений. Спустя несколько дней он посулил буддийским монахам в Канди: «Наша родина вовеки не разобщится [вновь]». Затем поведал: только две человеческие разновидности существуют на Шри-Ланке: люди, любящие родину, и люди, не любящие родины… И все же при всех недостатках демократия способна творить чудеса. Спустя месяцы Раджапакса, желавший победить на общенациональных выборах, оказался вынужден заигрывать с тамильским меньшинством. Затем глава буддийского государства прилюдно помолился в индусском храме. На Шри-Ланке религиозная рознь исторически не была столь острой, как этническая, – и выяснилось, что с этнической враждой можно покончить. Теперь, когда Прабхакаран отправился к праотцам, Шри-Ланка выглядела готовой вступить в новую, плодотворную историческую эпоху. К сожалению, дипломаты и работники НПО, беседовавшие со мной, крайне сомневаются в том, что Раджапакса способен измениться к лучшему. Надеюсь, что их пессимизм безоснователен. И, если так и есть, нужно благодарить за это демократию.
Как мы видели, не будь китайской помощи, не было бы и скорой победы – ибо Запад, к чести его, не считает, будто даже самая благородная цель оправдывает любые средства. Как ни прискорбно это признавать, китайская манера помогать оказалась действенной. Классический труд «О политическом устройстве изменяющихся обществ», опубликованный в 1968 г. гарвардским профессором Сэмюэлом П. Хантингтоном, указывает на то, что ранее подметили Томас Гоббс и Уолтер Липпманн: власть – и даже власть жестокая – предпочтительнее, чем отсутствие всякой власти. О, как мы усвоили этот урок в Ираке! Пока мы, жители Запада, рассматриваем развивающиеся государства с точки зрения моральной чистоты и порицаем коррупцию, царящую в отсталых обществах, китайцы довольствуются политической устойчивостью – даже достигнутой противозаконными способами. Если мы оказываем иностранцам помощь, руководствуясь понятиями о демократии, правах человека и гражданском обществе, то китайцы придают значение лишь масштабным инфраструктурным проектам и наличию власти – любой власти, вовсе не обязательно демократической.
Не следует забывать: наши цели определяются нашим собственным неповторимым историческим опытом – сводящимся, по словам Хантингтона, к ограничению правительственного всемогущества. Государственные учреждения наши легко и просто возникли из английских учреждений XVII в., а большей части остального человечества пришлось двигаться к законопослушной государственной власти ощупью и начинать с нуля [19]. Исторический опыт Америки далеко не всегда оказывается чуждым для многих стран, готовящихся на протяжении текущего века выйти на мировую авансцену. Слабые, ленивые или несуществующие государственные учреждения присущи многим обширным географическим областям. А мы доныне живем – и будем жить еще несколько десятилетий – в условиях, порожденных распадом европейских империй, который заставил евразийские и африканские режимы считаться с суровыми современными требованиями.
Состязание между путями развития американским и китайским всего заметнее, разумеется, в Африке – у западных пределов Индийского океана. А на Бирму, куда мы с вами сейчас направимся, серьезно влияют не только Соединенные Штаты и Китай, но и Индия. Для Бенгальского залива Бирма станет не менее важна, чем Пакистан для Аравийского моря. Если Пакистан подобен балканским странам с их стремлением разделяться и рассыпаться в стороны, то Бирма походит на Бельгию, какой та была в начале XX в., – страну, которую стремились подчинить себе великие сопредельные державы [20].