«О Филипп, Филипп! Как бы я желала, чтоб мы снова очутились вместе в Красном Овраге: там было так спокойно!» Стивен с минуту поглядел ей в след, потом направился к лодке и вскоре был высажен на буян. Он провел вечер в бильярдной, куря сигару за сигарой и проигрывая одну партию за другой. Он решился не думать, не допускать в себе более ясных воспоминаний о Магги, нежели те, которые были возбуждены постоянным присутствием ее. Он мысленно продолжал смотреть на нее, она обвила его руку.
Но вот ему представилась необходимость идти домой в эту прохладную звездную ночь, а вместе с тем необходимость проклинать свое неблагоразумие и давать себе горькое обещание впредь не отваживаться видеть Магги одну. Это было сумасшествие; он был влюблен, глубоко-привязан к Люси и, притом, связан относительно ее, как только может быть связан благородный человек. Он жалел, что увидел эту Магги Телливер, чтоб потом испытывать по ее милости такую лихорадку; она, быть может, составила бы нежную, но странную, беспокойную, но очаровательную жену для кого-нибудь другого; но он сам никогда бы, не избрал ее для себя. Чувствовала ли она то же что и он, он надеялся – что нет! Ему не следовало уходить; он впредь будет обуздывать себя. Он будет стараться быть ей неприятным, ссориться с ней. Ссориться? Возможно ли ссориться с созданием, у которого такие глаза, вызывающие и умильные, противоречащие и ласкающие, повелительные и умоляющие – словом, полные чудных противоречий? Видеть такое создание, укрощенное любовью – это была бы судьба завидная… для кого-нибудь другого.
Стивен заключил этот внутренний монолог сдавленным восклицанием в то время, как он далеко отбросил конец последней сигары и, вложив руки в карманы, пошел более медленным шагом между кустарником. Восклицание это не выражало мирного настроение духа.
Следующее утро было очень дождливое, погода вообще была такая, в которую обыкновенно соседи делают нескончаемо-длинные визиты своим хорошеньким соседкам. Дождь, который не помешал нашему приходу, кажется ужасным при одной мысли об обратном путешествии и притом, всегда кажется, что вот скоро прояснится. Ничто, Конечно, кроме открытой ссоры, не может сократить наш визит. Если же тут примешается и любовь, то что может быть в Англии прекраснее дождливого утра? Английское солнце сомнительно, женские шляпки никогда не бывают вне опасности, а если вы сядете на траву, то рискуете, простудиться. Дождик, напротив, вещь надежная; на него положиться ложно. Вы надеваете свое непромокаемое пальто и летите прямо к своей возлюбленной, там усаживаетесь, не боясь докучливых визитов, на любимом вашем месте, немного выше или немного, ниже того места, где всегда сидит ваша богиня. В сущности для метафизического, ума это, все равно, но в этом и кроется причина, почему женщин обожают и в то же время на них смотрят свысока.
– Стивен, я знаю, придет сегодня ранее обыкновенного, – сказала Люси: – он всегда приходит раньше, когда дождик идет.
Магги не – отвечала. Она сердилась на Стивена и начинала думать, что он сделается ей совершенно, противен. Если б не дождик, то, она ушла бы на все утро к тетке Глег и тем избегла бы неприятности видеть Стивена. Но и теперь она решилась найти какую-нибудь причину и остаться с матерью.
Но Стивен не пришел рано, а прежде него явился еще ближайший сосед. Филипп, входя в комнату, хотел, только поклониться Магги, чувствуя, что их отношение были тайной, которую он не в праве выдать. Но когда Магги встала к нему на встречу и протянула руку, он тотчас понял, что Люси все знает. Они оба заметно смутились, хотя Филипп и провел несколько часов в приготовлении к этой сцене. Но, подобно людям, прожившим много лет без всяких ожиданий сочувствия, он редко терял власть над собою и всегда гнушался с понятной гордостью всякого заметного проявление чувства… Бледность, несколько более; обыкновенного, напряжение ноздрей, когда он говорил, и голос, выражавший нечто более, простого равнодушие – вот единственные признаки внутренней драмы, происходившей в душе Филиппа. Но Магги, неимевшая способности скрывать своих впечатлений, почувствовала, что, когда она пожала руку, Филиппу, на глазах у ней выступили слезы. Слезы эти не были вызваны горем – нет, это были слезы в роде тех, которые женщины и дети проливают, когда они нашли себе покровителя и могут без страха смотреть на прошедшую, но грозную опасность. Филипп, о котором она не могла прежде думатьбез опасения справедливого упрека Тома, теперь казался ей какой-то внешней совестью, под сенью которой она могла найти спасение и новые силы к борьбе. Ее нежная, спокойная привязанность к Филиппу, казавшаяся давно еще в детстве, теперь казалась ей каким-то святилищем, в котором она может укрыться от приманчивого влияние человека, от которого она должна всеми силами отшатнуться; ибо, кроме тревоги душевной и внешнего несчастья, это влияние ничего не могло принести. В ее привязанности к Филиппу скорее затронуты были чувства сожаление и женского самопожертвование, чем ее тщеславие и другие эгоистические наклонности ее характера. Эта новая перемена к ее сношениям с Филиппом увеличила еще более ее опасение, чтоб не переступить границ, на которые согласился бы Том. Она протянула руку Филиппу и почувствовала слезы на глазах без всякого упрека совести. Люси ожидала этой сцены и ее добрая душа радовалась, что она свела опять Магги и Филиппа; но между тем, при всем ее уважении к Филиппу, она не могла не согласиться, что Том имел основание быть пораженным их физическою несоответственностью, особенно это было понятно в прозаическом Томе, нелюбившем ни поэзии ни волшебных сказок. Но, как скоро только было можно, она начала говорить, чтоб они имели время придти в себя:
– Это очень похвально и хорошо, что вы так скоро после приезда нас навестили, – сказала Люси своим тоненьким, хорошеньким голоском, напоминавшем чириканье птичек. – Я думаю, я вам прощу ваше мгновенное бегство, не предуведомив даже ваших друзей. Сядьте тут, прибавила она, придвигая покойное кресло: – с вами обойдутся милостиво.
– Вы никогда не будете хорошо управлять людьми, мисс Дин, говорил Филипп, садясь: – никто никогда не поверит вашей строгости. Всякий ободрит себя к проступку уверенностью в том, что вы будете снисходительны.
Люси – отвечала шуткою, но Филипп не слыхал ее ответа, он естественно повернулся к Магги. Она смотрела на него с тем открытым, и пристальным взглядом, которым мы всегда встречаем отсутствовавшего друга. Какая тяжелая минута была минута их расставанья, Филипп же чувствовал, что это было как бы вчера; он чувствовал это так резко, так ясно помнил все подробности, все, что было сказано и сделано на их последнем свидании, что он смотрел на Магги с ревностью и недоверием, и казалось ему, замечал в ее взгляде и во всей фигуре какую-то перемену. Это было очень естественно: он боялся и почти наверно ожидал этой перемены. Чтоб его успокоить, необходимо было положительное доказательство противного. А этого не было.
– Теперь у меня просто праздник круглый день, – сказала Магги, Люси, как какая-нибудь волшебница, мгновенно превратила меня из работницы в принцессу. Я ничего не делаю весь день, как нежусь; Люси предугадывает все мои желание.