Уоким встал и пошел к дверям, но, как будто что-то его удержало, он повернулся и начал ходить взад и вперед по комнате. Филипп долго не – отвечал, но наконец – сказал еще тише и хладнокровнее чем прежде:
– Нет, я не могу жениться на мисс Теливер, если б она даже этого и хотела. Я не могу жениться без всяких средств, кроме моего труда. Меня не выучили никакому ремеслу. Я не могу ей предложить бедность вместе с моей уродливой фигурой.
– А, так у тебя есть уважительная причина со мной не ссориться! – сказал Уоким, с большею еще горечью, несмотря на то, что последние слова Филиппа поразили его: они затронули в нем чувство, сделавшееся привычкой уже двадцать пять лет. Он опять кинулся в кресло.
– Я всего этого ожидал, начал опять Филипп. – Я знаю, такие сцены часто случаются между отцами и сыновьями. Если б я был подобен молодым людям моих лет, я бы – отвечал на ваши грубые слова еще грубее; мы расстались бы и я женился бы на женщине, которую люблю, и имел бы случай быть счастливым, как все другие. Но если вам может доставить удовольствие уничтожить мое счастье, для которого вы до сих пор столько трудились, то вы имеете важное преимущество пред другими отцами: вы можете лишить меня одного, что могло бы еще жизнь со мною сделать сносною.
Филипп остановился, но отец его молчал.
– Вы лучше меня знаете, какое удовольствие вас ждет, кроме удовлетворения смешной злобе, достойной только диких варваров.
– Смешная злоба! воскликнул Уоким. – Что ты этим хочешь сказать? Черт возьми! Неужели я должен любить олуха, меня отпоровшего? К тому его сын, холодный, гордый черт, сказал мне такое словцо, при моем водворении на мельнице, что я никогда его не забуду. Вот бы славная цель для пистолета, если б он только стоил этого!
– Я вовсе не подразумевал вашей неприязни к ним, – сказал Филипп, который имел основание отчасти разделять это мнение о Томе, хотя, впрочем, чувство мести вовсе не такое хорошее чувство, чтоб его стояло сохранить. – Я хотел сказать, что смешная злоба была питать неприязнь к беззащитной девушке, имеющей довольно рассудка и доброты, чтоб не разделять их предрассудки. Она никогда не вмешивалась в фамильные распри.
– Что это значит? Мы не спрашиваем о женщине, что она делает, или говорит, а какого она семейства. Вообще тебе унизительно даже думать о женитьбе на дочери старика Теливера.
В первый раз во время разговора Филипп несколько забылся и покраснел от злобы.
– Мисс Теливер, – сказал он резко: – обладает такими качествами, что только глупцы могут считать ее принадлежащей к среднему сословию. Она в высшей степени воспитана и образована, а ее друзья, кто бы они там ни были, почитаются всеми за людей благородных и честных.
Уоким злобно и вопросительно взглянул на сына. Филипп, однако, на него не смотрел и чрез несколько минут, как бы почувствовав укор совести, продолжал развивать свою мысль:
– Найдите одного человека в Сент-Оггсе, который бы не сказал, что я не стою такой красавицы.
– Ее ты не стоишь, нет! воскликнул Уоким, забыв все на свете, кроме своей гордости, как отца и человека. – Это было бы чертовское счастье ей выйти за тебя. Все пустяк. Что значат случайные физические недостатки, когда девушка только действительно любит.
– Но девушки обыкновенно не влюбляются в таких людей, – сказал Филипп.
– В таком случае, – отвечал Уоким, несколько резко: – если она не любит тебя, то ты бы мог меня пощадить и не говорить о ней вовсе, и не давать мне труда отказать в том, что, вероятно, никогда бы не случилось.
С этими словами Уоким вышел из комнаты, не оборачиваясь, и хлопнул дверью за собою.
Филипп почти не сомневался, что сцена эта подействует на отца желанным образом. Но его нервы, чувствительные как у женщины, были сильно потрясены. Он решился не идти вниз обедать, ибо чувствовал, что не может видеть отца. Уоким имел привычку, когда у него не было гостей, ходить гулять вечером часов в шесть или семь, и потому Филипп, так как было уже много после полудня, запер свою комнату и пошел из дома, думая воротиться только тогда, когда отец уйдет гулять. Он сел в лодку и поехал вниз по реке в любимую им деревеньку, где он пообедал и остался до тех пор, когда пришла пора идти домой. Он никогда еще не ссорился с отцом и ему тошно было подумать, что эта распря могла продолжаться несколько недель; а чего не могло случиться в это время? Он не позволял себе ясно определить значение этого вопроса. Но если он будет признан публично законным женихом Магги, то оставалось менее оснований для подозрений и страха.
Пришел домой, Филипп опять удалился в свою комнату и кинулся, от усталости, в кресло. Сначала он бессмысленно смотрел на виды озер и скал, расставленные по комнате; и наконец задремал. Во сне он видел, как будто Магги скользила вниз по гладкому, зеленому руслу водопада, а он стоял около, бессильный, не имея возможности ей помочь. Какой-то внезапный, страшный треск разбудил его.
Это был скрип отворявшейся двери. Взглянув в окно, Филипп удостоверился по незаметной перемене в свете, что спал не более нескольких часов. Вошедший был его отец. Филипп предложил ему сесть в кресло, но тот поспешно сказал:
– Нет, сиди. Я лучше похожу по комнате.
Он несколько раз прошелся взад и вперед, потом, остановившись против сына и сунув руки в боковые карманы, он начал говорить, как бы продолжая непрерванный разговор:
– Однако, эта девушка верно любила тебя, Филя, а то бы она не приходила на свидание.
Сердце Филиппа забилось, и он несколько покраснел. Он не вдруг – отвечал.
– Она любила меня еще в Кингс-Лортоне за то, что я долго сиживал у ее брата, когда он ушиб себе ногу. Она этого не забывала и считала меня своим другом уже с давних пор. Она не воображала, что я ее люблю, когда приходила на свидание.
– Хорошо; но, ведь, ты, наконец, объяснился же ей, в любви. Что ж она тогда – сказала? – спросил Уоким, продолжая ходить по комнате.
– Она – сказала, что любит меня.
– Черт возьми! чего ж тебе больше? Кокетка она?
– Она тогда была очень молода, продолжал, несколько заикаясь Филипп. – Я боюсь, она едва пони мала, что чувствовала. Я боюсь, наша долгая разлука и мысль, что обстоятельства наши должны нас всегда разлучить не изменили ли ее чувств.
– Но она в городе. Я видел ее в церкви. Ты с ней говорил с тех пор, что воротился?
– Да, у мистера Дина. Но я не мог по нескольким причинам возобновить моего предложение. Одно препятствие было бы устранено, если б вы дали свое согласие и не прочь были бы назвать ее невесткой.
Уоким несколько минут молча смотрел на портрет Магги.
– Она совсем не похожа на твою мать, Филя, – сказал он, наконец. – Я видел ее в церкви. Она лучше, чем на портрете; чертовски славные глаза и фигура. Но, кажется, она опасная женщина, с ней трудно справиться.
– Она очень нежна и полна любви и привязанности; в ней столько простоты и совершенное отсутствие искусственности и жеманства, столь свойственных другим женщинам.