– Ну так, – сказал мистер Теливер, взяв письмо, но не распечатывая его: – скажите Гору, что я буду завтра к одиннадцати часам; и затем, поворотив лошадь, он отправился в обратный путь.
Прикащик, посланный ему на встречу с письмом, посмотрел ему в след несколько минут, удивляясь, с чего он так взволнован. Прочитать письмо было нелегко для мистера Теливера: он очень медленно усвоял какую бы то ни было мысль, выраженную писанными или даже печатными буквами; а потому он положил письмо в карман, намереваясь прочитать его на досуге, сидя в кресле. Но потом мельнику пришла в голову мысль, что, пожалуй, письмо заключает новость, о которой мистрис Теливер не должна знать, и в таком случае лучше ей вовсе не показывать письма. Вследствие этого соображение, он остановил лошадь, вынул записку и прочел ее. Письмо было недлинное; сущность его состояла в том, что; мистер Гор разузнал тайно, но из верных источников, что Ферлей, находясь в очень стесненных денежных обстоятельствах, недавно принужден был расстаться с несколькими закладными, в том числе с закладною на движимое имущество мистера Теливера, которую он передал Уокиму.
Чрез полчаса один из работников мистера Теливера нашел его на большой дороге, где он лежал без чувств, а серая лошадь стояла вблизи, беспокойно фыркая.
Когда, в тот вечер, Магги воротилась домой по призыву отца, он уже пришел в чувство. За час перед тем бедняк очнулся и пробормотал что-то о письме, и снова повторил то же с видимым нетерпением. По настоятельному требованию доктора мистера Тернбуля, письмо, найденное при мельнике на дороге, принесли и положили к нему на постель. Больной тотчас успокоился и лежал несколько времени неподвижно, устремив свои взоры на письмо, как будто стараясь, при помощи его, связать прерванные мысли свои. Вдруг что-то новое пришло ему на ум и изменило прежнее направление его мыслей; он от письма обратил свой взор на двери и, присматриваясь беспокойно, как будто стараясь отыскать кого-то, произнес:
«Моя маленькая девочка».
Он несколько раз с беспокойством повторял эти слова, тогда как ко всему остальному он казался совершенно равнодушным, даже не показывая вида, что узнает жену или кого другого. Бедная мистрис Теливер, окончательно убитая новым горем, ходила бессознательно взад и вперед от дома к воротам, чтоб посмотреть не едет ли лесгамский дилижанс, хотя знала, что он приходит гораздо позже.
Наконец дилижанс привез бедную девочку, беспокойство которой возрасло до высшей степени во время дороги.
– О матушка! что случилось? – воскликнула Магги, побледнев от испуга, когда расплаканная мать вышла ей на встречу. Она не могла вообразить, чтоб отец ее был болен, так как письмо из Сент-Оггса было писано накануне под его диктовку.
В это время мистер Тернбуль вышел к ней на встречу (доктор – утешитель в доме страждущих) и Магги подбежала с пристальным, вопрошающим взглядом к своему старому приятелю, которого она помнила с тех пор, как начались ее воспоминание.
– Не огорчайтесь так, моя милочка, – сказал он, взяв ее за руку. – Отец ваш имел неожиданный удар, и еще не вполне пришел в чувство; но он о вас осведомлялся и ему, вероятно, будет лучше, когда он вас увидит. Будьте как можно тише; снимите шляпку и пойдемте к нему наверх.
Магги повиновалась, но сердце ее билось с такою силою, как будто в этом болезненном сердечном биении сосредоточились все прочие жизненные отправление. Самое спокойствие, с которым говорил мистер Тернбуль, пугало ее. Когда она вошла в комнату отца, взоры его еще были устремлены на дверь, с тем же странным, беспомощным, умоляющим выражением. Вдруг глаза его блеснули и он приподнялся с постели; она бросилась страстно обнимать и целовать его.
Бедный ребенок! рано узнала она роковую минуту, когда все обыкновенные наши желание, надежды, опасение тускнеют и исчезают перед тем первобытным, всеобъемлющим чувством привязанности к близким нашему сердцу, когда мы видим их в страдальческом, беспомощном положении!
Но этот проблеск сознание был слишком большим напряжением для ослабевших способностей мистера Теливера. Он снова опустился на постель и несколько часов оставался в бессознательном, неподвижном положении; только изредка и то отчасти приходя в чувство, он принимал беспрекословно все, что ему давали, и, казалось, наслаждался присутствием Магги, как радуется ребенок, видя вокруг себя любимые игрушки.
Мистрис Теливер пригласила своих сестер, и внизу не было конца оханью и жалобам. И тетки и дяди видели, что бессино семейство разорено в конец, что они уже давно предсказывали. Весь семейный синклит решил, что мистера Теливера постигла Божие кара, и оказать ему слишком большое снисхождение значило бы восставать против решение Промысла. Но Магги ничего подобного не слыхала; она почти не разлучалась с отцом; сидя у его изголовья, она не выпускала из его рук своих ручек. Мистрис Теливер хотела взять Тома из школы; она, казалось, вообще беспокоилась более о своем мальчике, нежели о муже; но тетки и дяди воспротивились ее намерению. Тому лучше было оставаться в школе, так как, по словам мистера Тернбуля, не было явной опасности. Но вечером на второй день, когда Магги несколько свыклась с припадками забытья своего отца и с надеждою, что они со временем пройдут, мысль о Томе начала и ее беспокоить. Когда, ночью, мать ее среди слез проговорила:
– Бедный мой мальчик… как несправедливо оставлять его в школе!
Магги – сказала:
– Позвольте мне за ним съездить и сообщить ему о нашем несчастии. Я завтра же поеду, если отец не будет узнавать меня и присутствие мое не будет ему необходимо. Для Тома было бы так больно возвратиться домой, не знавши наперед о случившемся.
На другой же день Магги отправилась за братом. Сидя на дилижансе, брат и сестра переговаривались печальным, сдержанным шепотом.
– Говорят, у Уокима есть какая-то закладная на землю, Том, – сказала Магги. – Известие об этом и сложило отца в постель.
– Мне кажется, этот мерзавец постоянно замышлял разорить отца, – сказал Томь, переходя от смутных предположений к определенному заключению. – Он у меня поплатится за это, когда я подрасту. Смотри же, никогда больше не говори с Филиппом, Магги!
– О, Том!.. – сказала Магги с грустным упреком в голосе, но она не захотела оспаривать братнего мнение, чтоб не огорчить бедного Тома; к тому же ей было не до того.
Том и Магги вышли из дилижанса недалеко от дома. Уже прошло часов пять с тех пор, как Магги оставила отца; она начинала беспокоиться: не нуждался ли он в ней и не спрашивал ли понапрасну «свою девочку». Ей и в голову не приходило, что могло с ним что-нибудь случиться во время ее отсутствия. Она поспешно побежала по дорожке, ведущей к дому, и вошла в него прежде Тома. В передней ее поразил сильный запах табаку. Дверь в гостиную была настежь открыта; Магги это показалось очень странным. Неужели какой нибудь гость мог курить в такое время? Там ли мать ее? После минутного удивление, Магги уже готовилась войти в гостиную, когда Том подошел и вместе они взошли в комнату. Там, в кресле их отца сидел мужиковатый, смуглый господин; лицо его показалось Тому как будто знакомым. Во рту у него была трубка, а подле, на столе, стояли кружка и стакан.