Уж на второй год жалованье Тома было увеличено; но все, кроме платы за его стол и одежду, клалось им в семейный жестяной ящик; и он избегал товарищества, из опасение, чтоб это не вовлекло его в издержки. Не то, чтоб Том был выточен по образцу прилежного рабочего, напротив, он чувствовал большую жажду удовольствий и сильных ощущений, желал бы быть Гектором и играть блестящую роль в глазах всех соседей, щедрою, но справедливою рукою расточая милости и благодеяние и слывя за одного из лучших малых в околотке; он даже решился, рано или поздно, привести все это в исполнение; но природная проницательность – сказала ему, что средства к тому в настоящее время заключались только лишь в воздержности и самопожертвовании: надо было сперва оставить за собой несколько верстовых столбов, и одна из первых была уплата отцовских долгов. Придя к этому твердому убеждению, он шел вперед, не сбиваясь с дороги, и обнаруживал известного рода суровость, как то обыкновенно бывает с молодыми людьми, приобретшими с ранних лет право на некоторую самонадеянность. Том в общем взгляде сильно сочувствовал отцу, что происходило как от семейной гордости, так и от решимости быть безукоризненным сыном; но, по мере того, как росла его опытность в делах, ему часто приходилось в душе осуждать отца за опрометчивость и неосторожность его прошлого поведение: между их настроениями духа также не было симпатии, и Том редко проводил с веселым лицом те немногие часы, в продолжение которых он был дома. Магги чувствовала к нему род какого-то страха, победить который она тщетно старалась, как впечатление не оправдываемое ее убеждением в том, что им владеют глубокие мысли и обширные намерение. Характер последовательный, который осуществляет все задуманное, преодолевает всякое противодействующее побуждение и не выходит за пределы в точности возможного, силен даже в отрицательных своих свойствах. Вы легко можете понять, что постепенно-возрастающее несходство Тома с отцом должно было привлечь к нему родню его матери; и сведение и предсказание относительно способностей Тома к занятиям, переданные мистером Дином мистеру Глегу, стали обсуживаться между ними и были приняты в различной мере. Решили, что, по-видимому, он способен принести пользу семейству, не вводя его в хлопоты и издержки. Мистрис Пулет, по ее словам, всегда ожидала, что его сложение, так напоминающее Додсонов, давало право надеяться, что из него что-нибудь да выйдет, и его детские шалости, как-то беганье за индейками, неуважение к теткам, и проч. только свидетельствовали о присутствии в нем некоторой части теливеровой крови, которая, однако ж, исчезла с годами. Мистер Глег, который уже почувствовал к Тому род робкой любви за его умное и твердое поведение в то время, когда их имущество продавалось с публичного торга, теперь старался возбудить себя до намерение горячо помочь ему в его усилиях когда-нибудь, когда представится к тому случай без потери для самого себя.
Мистрис Глег – заметила, что она неспособна говорить как по писаному, как то делают иные, и что слова тех, которые говорят мало, обыкновенно заключают в себе более толку, так что, когда настает удобный момент, то становится заметно, кто умеет лучше делать дело, нежели говорить. Дядя Пулет, после длинного периода молчание, выразил то ясное заключение, что когда из молодого человека выходит прок, то лучше всего вовсе не вмешиваться в его дела.
Том, между тем, не выказывал расположение полагаться ни на кого, кроме самого себя, хотя, будучи от природы одарен свойством глубоко чувствовать признаки хорошего мнения, он с удовольствием примечал, что дядя Глег нередко в часы занятий особенно дружелюбно глядел на него. Ему также было весьма приятно, когда дядя приглашал его придти к нему обедать, хотя большею частью отказывался, под предлогом опасение, что его занятия не позволят ему придти в назначенный ему час. По прошествии года, Тому представился случай оценить дружеское к нему расположение его дяди.
Боб Джэкин, который редко возвращался из своих странствий, чтоб не повидаться с Томом и Магги, однажды вечером, когда Том шел домой из Сент-Оггса дождался его на мосту, чтоб поговорить с ним наедине. Он имел смелость спросить, приходила ли когда-нибудь мистеру Тому мысль нажить денег, заведя небольшую торговлю в свою собственную пользу. «Торговлю? какую», – спросил Том. Боб объяснил ему, что он говорил о вывозе в иностранные порты небольшой партии товаров, и что у него был приятель, который предложил ему заняться для него этим делом и который рад будет оказать ту же услугу мистеру Тому. Тома сильно заинтересовало это предложение и он попросил дать ему тотчас; же более подробные объяснение, удивляясь, как подобный план не пришел ранее в голову ему самому. Мысль о спекуляции, могущей заменить медленный процесс сложение умножением, до того его прельстила, что он решился немедленно сообщить об этом отцу и просить у него согласия вынуть из его жестяного ящика часть накопленных денег для покупки товаров. Он предпочел бы не советоваться с отцом, но, незадолго перед тем, он опустил в ящик все свои деньги за последнюю четверть года и потому не имел никаких других средств. Все деньги, которые у них были, находились там, так как мистер Теливер не соглашался отдавать их на проценты, боясь потерять их. С тех пор, как он потерпел убыток в спекуляции с каким-то зерном, он не был спокоен, когда не имел их постоянно пред глазами.
Том осторожно коснулся этого предмета, сидя вечером с отцом у очага, и мистер Теливер слушал, наклонясь вперед в своем кресле и устремив скептический взгляд на Тома. Первое его побуждение было отказать наотрез; но он чувствовал некоторое уважение к томовым желанием, и с той поры, как стал считать себя «несчастным» отцом, он утратил часть своей повелительности и желание господствовать. Он вынул из кармана ключ от своего письменного стола, достал оттуда ключ от большего жестяного ящика и наконец принес самый ящик, но медленно, как будто желая отдалить тяжелую минуту расставание. После того он сел перед столом и отворил небольшой висячий замок ящика маленьким ключом, который он всякую свободную минуту ощупывал в кармане жилета. Вот они, засаленные ассигнации и блестящие червонцы, и он стал выкладывать и пересчитывать их на столе. Всего 116 фунтов в два года нищеты и лишений!
– Сколько же тебе надо? – спросил он, говоря так, как будто произносимые им слова жгли ему губы.
– Положим, что я начну с тридцати шести фунтов, батюшка, – сказал Том.
Мистер Теливер отсчитал эту сумму и, держа на ней руку, сказал:
– Это то, что я могу откладывать из моей годовой платы.
– Да, батюшка, это такая медленная работа копить деньги при небольших средствах наших. А этим путем мы можем удвоить нашу казну.
– Ах, мальчик мой! – сказал отец, продолжая держать руку на деньгах: – но ты можешь потерять эти деньги и вместе с ними целый год моей жизни; а у меня их уж немного.
Том молчал.
– Ты знаешь, я не хотел платить дивиденда первой сотней, желая подождать, пока у меня наберется вся сумма. Я только тогда считаю деньги своими, когда вижу их перед собою. Если ты станешь пытать счастье, то будь уверен, что оно будет против меня. Счастье на стороне старого Гарри; а если я потеряю один год, то я никогда не ворочу его, потому что дни мои сочтены.