Авось признает кошурка старых знакомых…
– Как с семи холмов да семь ручьев бегут, – прошептала Лена, выставляя вперёд руки, и пальцы сами начали переплетаться, развешивая в воздухе невидимые обереги; Нина выхватила «макаров» и держала на прицеле скалящуюся тварь, – как семь сосен подле них стоят, как под теми соснами да трава растёт, одна на мир, друга на покой, третья на сон, четвёрта на хлеб, пята на соль, шеста на дружка, а седьма – та на путь, путь прямой, ты хозяйке скажи, что на мир мы тут, что и путь наш прям, хлеб да соль впереди, дело дельное, дело славное, людям на прибыток, лесу на покой…
Наговорная магия, проверенная столетиями, и в этот раз не подвела. Кошка бесшумно скользнула под ноги Солунь, потёрлась о голенище сапога, словно приглашая следовать за собой. Потом провела острой чёрной мордой по колену Громовой. Читай, признала обеих своими, одной силой созданными. А одна наделённая колдовской силой тварь другой – не враг.
Кошка торопливо потрусила в глубь леса, ни разу не оглянувшись, поспевают ли за ней гости. Раз ей под лапы нырнула какая-то лесная мелюзга. Неосторожный лешачок или древесный гном, «серафимы» разглядеть не успели. Кошка подхватила несчастного за шкирку, тряхнула головой, и спинка бедняги переломилась, как сухой хвощ. Посланница лесной хозяйки выронила неподвижное тельце и юркнула под низкие лапы ели.
Громова, бранясь, двинулась за ней, прокладывая плечами путь в колкой мешанине ветвей. Солунь шла следом, едва успевая прикрывать рукой глаза. Ветки хлестали по лицу, норовя сорвать косынку.
– И нас на холм ведёт, – сердито проговорила Нина. – Знала я, знала, что не станет с нами хозяйка говорить. Поводит нас кошка, пока не вымотаемся, в насмешку, а потом всё на тот же холм Сашкин и выведет.
Лена ответить не могла, запыхалась, пытаясь угнаться за обеими – неутомимой провожатой и подругой, бормотание которой уже едва доносилось до слуха.
Лес кончился. Сперва иссяк сосняк, сменившись редким березняком, а потом и он вышел. Перед подругами открылась поляна, поросшая редким кустарником. Кошка беззвучно распахнула пасть, сверкнула глазами, словно досадуя на медлительность людей. Закрутилась возле одного из кустов, почти скрывшись в высокой траве, так что над пожелтевшим ковылём виднелся лишь её подрагивающий хвост.
Нина подбежала первой. Лена, держась рукой за бок, остановилась на краю поляны, пытаясь выровнять дыхание.
– Вот те на, – брякнула Громова, наклоняясь над чем-то. – Вот где мы тебя сыскали.
Когда Лена приблизилась, кошки уже простыл и след, а Нина, стоя на коленях, осматривала тело. Отыскался кармановский Ромео. Он был мёртв. И по тому, как искорёжено было тело безо всяких видимых ран, становилось ясно, что умер он давно и нехорошо. Словно кто со зла скручивал в узлы тряпичную куклу.
– Забрать его надо, – проговорила Нина. – Сейчас с тобой Курчатова разложим на живых, посмотрим, где кармановские поисковики бродят. Как думаешь, сумеешь их сюда вызвать? Уж больно не хочется мертвеца на своём горбу тащить.
– Посмотрим, – ответила Лена, присаживаясь на корточки. – Думаешь, могла такое Маша сделать?
Громова пожала плечами, развязала котомку и принялась доставать необходимое для поиска по Курчатову.
– Не торопись, Нин, – остановила Солунь. – Парню уж мы ничем не поможем, а вот магометрию снять надо. Может, очаг где-то поблизости или магический снаряд, печать какая-нибудь треснувшая? Если паренька изломал кто-то, похожий на нас, должен здесь быть катализатор трансформации.
Громова покачала головой:
– Думаешь, мы с тобой, с семнашкой по Риману, магопечать прошляпили? Да я б её за десять метров учуяла. И очаг дал бы себя знать. Вокруг него всегда пиявки какие-нибудь крутятся – духи слабенькие, кикиморы, что покрупнее. Те, кому из ничейного колдовского источника охота силы набраться. Видела ты хоть одну кикимору, пока мы через бурелом лезли?
Лена неохотно признала, что не заметила и следов. Только кикимор мог и мшаник распугать. Они болотного хозяина крепко не любят.
Нина, видимо, загорелась мыслью побыстрее убраться из леса, потому что начала готовить поиск по Курчатову, но Лена настояла на том, чтобы магометрию снимать вдвоём. Громова нехотя согласилась ассистировать.
Жест. Символ. Аттрактор. Вербальное воздействие.
Поляна поплыла перед глазами, превратившись в густую взвесь, поблескивающую антрацитом. Лена всегда завидовала девчонкам, которым дар позволял видеть магию в цвете. Для неё магопоток, из какой бы точки мира она ни погружалась в более глубокие слои силы, всегда оставался туманной бездной цвета ночного неба. Лена прикрыла глаза, вовсе исключая зрительные образы, вслушалась в глубинные токи волшебства. По привычке пошла кругом – с левой руки, с севера. Сначала она услышала лёгкое потрескивание пары или тройки магоснарядов. Небольших – трансформацию таким не запустить, но мага или человека покалечить может. Пометила для себя, где искать, чтобы обезвредить. Уловила отзвук ещё тлеющей во мхах на ближнем краю болота печати учителя, той, что сломал Матюшин. Даже бессильная, она давала заметный фон, шипела. Солунь различала отчётливые пузыри на поверхности потока, которые лопались, едва она пыталась вслушаться. Лена пошла восточнее. Откуда-то со стороны донеслись приглушённые голоса, молодые: разговаривали юноша и девушка. Несчастные влюблённые, одного из которых они только что отыскали. А ещё дальше, в той стороне, где прорезают лес рельсы, отдалённое, едва слышное погромыхивание – словно приближается товарный поезд, но идёт он не от Орла, а откуда-то из земных недр, и в гудении его колёс звучит какое-то слово, одно-единственное, повторяющееся всё быстрее. Лена почувствовала, как заложило уши. Незримый поезд накрыл гуляющих. В глубинных слоях раздался крик, который можно было бы счесть человеческим, не будь слышавший его маг одним из тех, кто знал, каким должно быть горло, чтобы из него родился этот мучительный яростный зов. «Серафим»!
Сердце трепыхнулось, будто ударившись в подъязычную кость. Солунь крепче переплела пальцы, заставляя отпечатавшуюся на магопотоке картинку повториться. Ещё символ, аттрактор, вербализация прямого и направленного действия. Снова голоса, гул незримого поезда, крик. И слово. Единственное слово, которое повторялось все быстрее и быстрее.
Лене показалось, что оно вибрирует у неё в позвоночнике. Что кто-то тянется к ней, тянет за это проникшее в плоть слово, будто за нить. Вот! Вот то, что могло побудить трансформацию!
Лена потянулась туда, ловя призрак, пытаясь захватить новым поисковым заклятьем поверх стандартной магометрии. По памяти пробормотала формулу Самойлова, удвоила символ.
Словно через глубокую воду до неё доносился какой-то тревожащий звук. Лена отмахнулась, раз, другой. Но тут что-то вырвало её из потока, заставив с невыразимой скоростью ринуться в привычный мир. Осыпались незримые обереги, и сквозь антрацит проступила реальность. Нина с расширенными от ужаса глазами трясла её за плечо.
– Ленка, болотом пахнет, убираться надо! Давай, давай! – тормошила её Громова.