На следующий день в Турус с большой свитой прибыл Самуил. У него тоже все было готово: полторы тысячи копий находились в Калаче, еще полтысячи должны были присоединиться в городе Ирбене на берегу Итиля. На переговорах с князем визиря сопровождал высокий худой хазарин с лицом опытного воина.

– Это тархан Амырчак, он поведет наше войско, – представил его князю Самуил. Увы, по-ромейски и пословенски тархан знал лишь несколько слов. Конечно, Дарник с Корнеем могли объясняться и на хазарском языке, но тогда вне разговора оказались бы Леонидас с Макариосом, поэтому все говорили на ромейском.

Рыбья Кровь ошарашил союзников требованием после присоединения хазар две недели потратить на дополнительную подготовку всего войска.

– Уже середина лета, – возмутился Самуил. – Ты что, зимой воевать с кутигурами собрался?

– По-моему, ромеи со словенами уже научились взаимодействовать, – поддержал визиря Леонидас.

О самих кутигурах сведения были разноречивыми. Возле реки видели только их редкие разъезды. Углубляться же далеко в степь хазарские лазутчики не рисковали, предпочитали плавать на лодках по реке и изучать следы, оставленные кутигурской конницей вдоль берега. Купцы с низовьев Итиля сообщали, что основная орда кутигур ушла на восток.

– Пока вы найдете ее в степи, как раз и научитесь взаимодействовать, – продолжал настаивать Самуил.

В конце концов, договорились не делать крюк к Калачу, а прямо идти к Ирбеню и уже там встречаться со всем хазарским войском.

Затем Самуил устроил настоящий смотр объединенному войску – оно и понятно: кто платит, тот должен видеть свой товар. На словах визирь остался довольным тем, что увидел. Особенно удивило его наличие в походном войске мамок, долго расспрашивал, каково их участие и как им удается выживать среди такого скопища молодых парней. Не оставил без внимания и мелькнувшую в окружении князя Евлу – кто-то уже успел донести Самуилу и об этом.

– Ты прав, князь, не каждая наложница годится для твоего ложа, – похвалил Самуил разборчивость Дарника по-словенски, дабы это было недоступно ушам мирарха с комитом. – Если хочешь, я могу предоставить тебе ту, которая достойна опочивальни самого хазарского кагана.

Дарник был заинтригован:

– Прямо здесь и сейчас?

Визирь сделал знак, и один из его помощников бросился выполнять поручение. Не успели военачальники выпить по второму кубку вина, как в княжеский шатер привели женщину с накинутым на голову шелковым покрывалом.

Повелительным жестом Самуил отослал из шатра всех лишних, остались только Дарник с Корнеем, Леонидас с Макариосом и сам визирь с молчаливым Амырчаком.

– Открой свое лицо, красавица! – приказал Самуил по-ромейски.

Красавица сняла с головы покрывало. Нежное детское лицо с огромными черными глазами и красивыми чувственными губами, казалось, никогда не обжигало солнце и не огрублял ветер. Уже только смотреть на него было наградой. От лица взгляд сам собой скользил вниз и в просторной одежде угадывал и стройность, и изящество, и желанную округлость. Все это дышало таким сладострастием, что захватывало дух.

– Эсфирь говорит и по-ромейски, и по-словенски, умеет также писать и читать по-ромейски, – продолжал нахваливать визирь.

От имени девушки Дарник вздрогнул, оно что-то ему напоминало. И, напрягши память, он вспомнил. Так называлась одна из книг Ветхого Завета. Как иудеи привели свою девушку к какому-то царю в наложницы и сказали ей скрывать, к какому роду-племени она принадлежит. Что там было дальше, князь сейчас помнил плохо, но этот начальный посыл отложился в его голове накрепко.

– Ну так как, князь, годится она для твоего ложа? – Довольный произведенным впечатлением Самуил нисколько не сомневался в успехе своего сватовства.

– Увы, такая красавица заставляет мужчин думать, что они вряд ли оправдают ее ожидания, – с сожалением вздохнул Дарник. – Мне бы что попроще.

– Да ты что?!.. – Корней был само возмущение от такого княжеского отказа.

– Мой главный помощник моложе и смелей меня, – перевел внимание Самуила и Леонидаса на хорунжего князь. – В случае моей смерти именно ему возглавлять мое войско. Если ты не сочтешь для себя за бесчестье, пусть Эсфирь взойдет в его шатер.

Самуил был явно разочарован таким ответом князя, но и впрямую отказать тоже не решался. Затруднение разрешила сама Эсфирь. Подойдя к Корнею, она протянула ему маленький пестрый платочек.

– Вот и выбрала, – под общий смех произнес Леонидас.

По знаку Самуила девушка накинула на себя покрывало и вышла из шатра, стрельнув напоследок на хорунжего взглядом.

– Ну а?.. – Корней сделал вопросительное движение, не зная, то ли ему следовать за наложницей, то ли оставаться на месте.

– Ее отведут в твой шатер, – успокоил его Самуил, позвал своего охранника и на иудейском языке отдал ему распоряжение.

Их пиршество продолжилось дальше.

– Что ты такое им сказал! – час спустя разорялся хорунжий, когда гости покинули княжеский шатер. – Ну какой из меня военачальник?! Кто меня слушаться будет? И не умею я со всем этим справляться, как ты!

– Не будешь, не будешь, хватит кликушествовать! – успокаивал его Рыбья Кровь. – Мне уже и пошутить нельзя?

– Ну и шуточки у тебя! – не утихал Корней. – А с этой мне что делать? В твой шатер переправить или как?

– Ты что, отказываешься от нее? Самуил тебе этого никогда не простит, – посмеивался князь.

– Так ты в самом деле: ее – мне?! А гриди что скажут? А сам что будешь?..

– Как всегда, мучиться буду. Если, конечно, ты в Ирбене не расстараешься и не найдешь мне тоже наложницу, только такую, чтобы не слишком о ней думать.

– Все равно я ничего не понимаю в твоих взбрыкиваниях, – твердил свое Корней.

3

– Ну что, ноги волосатые или бородавки по всей груди? – Такими словами наутро встречал князь входящего к нему в шатер хорунжего. Вид у того был неважный: глаза сонные, губы припухлые, движения неустойчивые, разум запаздывающий.

Лицо Корнея расплылось в блаженной улыбке:

– Я завидую сам себе. Уже из-за одного этого стоило идти в твой дурацкий поход.

– Ты хоть в седле держаться сумеешь? Через час выступаем.

Мимика на лице хорунжего означала: не уверен, что удержусь, но буду стараться.

Больше в этот день Корней к князю не являлся. Проезжая вдоль поезда, Дарник каждый раз видел хорунжего, трусящего на коне возле закрытой двуколки и не видящего ничего вокруг, кроме этой повозки, в которой находилась его драгоценная зазноба.

– Я не очень понял, кто у них главнее: тархан или визирь? – пожаловался Леонидас, когда им случилось пересечься с князем на марше. – Самуил вел себя так, будто Амырчак его оруженосец.