— Я сирота, Кинт, нас у мамы Ригер пятеро, и пожалуйста, не называй ее старухой… Она меня подобрала на улице десять лет назад… А найти хорошего мужчину, например, такого как ты, это сложно для меня.
— Ты не обольщайся насчет меня…
— Ладно… станет скучно, позови, — уже одевшись, Тана подошла к кровати, наклонилась и поцеловала Кинта в нос, — я обязательно приду.
Как только Тана ушла, Кинт привел себя в порядок, посетив туалетную комнату, побрился и отправился в кабачок при пивоварне, что рядом с депо.
Вот так, потихоньку, обживаясь, началась у Кинта вроде как оседлая жизнь. В первые дни владения своим собственным углом, то есть флигелем, Кинт прилично потратился. Шутка ли, за пару дней спустить почти сотню золотых кестов. Но все, что было приобретено, Кинту казалось очень нужным, например, купил сменной нательной одежды, чтобы не сидеть нагишом после стирки единственных кальсон и нательной рубахи и ждать, пока они высохнут на шнуре, протянутом от балки до балки над камином. Купил еще две пары сапог, те, что у него были, оставил, как говорится, «на выход», хоть и подремонтировать их пришлось снести в сапожную мастерскую. Одна пара была попроще, чтобы каждый день носить, на толстой наборной подошве, а вторая была зимние… да, Кинт просто даже не представлял, как к следующей зиме у него будут обстоять дела с деньгами, поэтому, пока есть возможность, купил. Еще купил две пары крепких парусиновых штанов, парусиновый же бушлат, еще бушлат суконный и меховую безрукавку к нему, чтобы в зиму поддевать. Также из–за опасений отсутствия постоянного достатка была припасена почти тысяча патронов, и к пистолетам, и к револьверам, и к карабину. Все оружие, патроны и принадлежности для чистки теперь красовались в пирамиде около кровати. Была еще приобретена всякая мелочь, вроде новой бритвы и зеркала, ножницы, швейные принадлежности и дюжина пуговиц… Вот и разлетелась сотня кестов, пока Кинт два дня посещал лавки, магазины и рынки, каждый день возвращаясь на повозке с кулями и свертками, на что не могла не обратить внимания местная шпана… Так, на третий день проживания, точнее ночь, Кинт проснулся от какой–то возни и шуршания — кто–то, уже аккуратно выставив толстое стекло в окне, пытался влезть в комнату. Звук взведенного курка револьвера, заставил этого кого–то замереть дрожащей тенью у окна. Кинт прокрутив ручку светильника, отчего подпружиненное кресало выбило искры и зажгло фитиль, сел, свесив ноги с кровати.
— И что ты тут забыл? Эй… и хватит трястись, а то еще замочишь мне тут пол. Повернись–ка.
Был хорошо слышен топот ног, не менее троих убегали по общему балкону, а кто–то из соседей громко выругался на шум. К Кинту повернулся парень лет девятнадцати, коротко стриженый, усики и бородка, еще не знавшие бритвы, жилистый… в окно он влез босиком и теперь стоял босой, демонстрируя немалый размер ноги, трястись он уже перестал, потому что Кинт отложил револьвер на тумбочку, но со взведенным курком.
— Ну, отвечай… зачем полез сюда?
— Пощипать тебя… — честно признался парень.
— Этим и живешь?
— Да.
— Есть хочешь?
— …
— Два раза не буду спрашивать.
— Хочу.
— Ну, вон чайник подвесь в камине на крюк, угли раздуй да хвороста подбрось, — сказал Кинт, обул сапоги на босу ногу, взял с тумбочки хронометр–луковицу и посмотрел на время, — все равно скоро светать начнет.
Парень оказался очень смышленым и сразу сообразил, что хозяин флигеля два раза повторять не любит, прошел к камину, подвесил на крюк медный чайник и, раздувая угли, стал подкладывать тонкие ветки хвороста.
— Имя есть у тебя?
— Сарт, — топтался у камина парень.
— Да ты садись, — Кинт кивнул на лавку у стола.
Сарт сел, положил руки на колени и стал осматривать флигель, тут его взгляд уперся в пирамиду с оружием. Кинт это заметил и сказал:
— Мы с тобой поговорим, позавтракаем, но знай, в следующий раз любого кто сунется — пристрелю и имени спрашивать не стану, и приятелям своим передай, которые тебя бросили и убежали. Уяснил?
— Угу…
— Ешь, — Кинт отбросил льняную салфетку с большой деревянной миски на столе и подвинул ее Сарту.
Схватив грязными руками кусок лепешки и кусок сыра, Сарт набил рот и теперь, как хомяк, сидел и пережевывал, вращая глазами и продолжая осматривать комнату.
— Да не торопись, отбирать–то не буду, — улыбнулся Кинт.
Из носика чайника начал вырываться пар, Кинт снял его с огня, поставил на подставку на столе, и насыпал в него смеси трав из деревянной коробки.
— А ты из жандармов, что ли? — наконец прожевал Сарт и хапнул с миски еще кусок лепешки и сыр.
— Ага, из них, только служба закончилась.
— Не старый же вроде…
— Из дорожных жандармов.
— Аааа, — протянул Сарт, — этих уважаю… а городовых не того, не очень.
— Еще бы ты городовых уважал, — рассмеялся Кинт и разлил по кружкам чай, — работать не пробовал?
— Неа, я не умею ничего.
— Совсем?
— Ну, вот в окошко могу залезть и дверь изнутри потом открыть…
— Ага, кошелек срезать у растяпы на рынке…
— Точно, — улыбнулся Сарт.
— И долго так собираешься жить?
— Не знаю, — снова крутя головой и осматриваясь, ответил Сарт.
— А я знаю, недолго.
— Это почему?
— А либо пристрелят вот так, как сегодня могло случиться, либо поймают, осудят и на угольных шахтах, на каторге, харкая кровью, сдохнешь, за пару лет… ну или со своими приятелями чего не поделишь, и прирежут тебя в подворотне.
Сарт перестал жевать, замер ненадолго, потом хмыкнул:
— Скажешь тоже… а ты это, меня городовым сдать не удумал?
— Сам попадешься рано или поздно.
— Лучше поздно, конечно.
Неизвестно, достучался ли Кинт до сознания парня, но он попытался, есть ли только в этом смысл… Позавтракав, Сарт вернул на место стекло, аккуратно заколотил штапики и спросил разрешения уйти.
— Держи, — Кинт бросил Сарту золотой, — на пару недель вашей банде питаться хватит, хотя судя по твоему аппетиту, все же на неделю… И завязывай в окошки лазить, я не шутил насчет того, что в следующий раз пристрелю.
— А тебя, тебя как звать? — с горящими глазами Сарт разглядывал золотой кест.
— Кинт.
— Так это, могу я идти?
— Иди.
Схватив сбитые почти в лохмотья ботинки, что он снял снаружи, прежде чем лезть в окно, Сарт побежал по балкону в сторону лестницы, потом остановился и крикнул: