– Сандра, – укоризненно покачал головой Данте, – поверь, здесь, в армоне, этот статус практически ни для кого не играет роли. Постарайся просто о нем забыть.
– Это будет сложновато, – начиная злиться, откликнулась я. – Ведь даже ты, кто сделал для меня больше всех остальных вместе взятых, прекрасно об этом статусе помнишь. Разве ты позволил бы себе с такой легкостью прикасаться к молодой незамужней женщине, если бы не понимал, пусть где-то в глубине сознания, что она тебе принадлежит и потому ты имеешь на это полное право?
Я выпалила все это на одном дыхании. Руки Данте резко отдернулись, будто их обожгло кипятком. Он отошел и вернулся к месту для посетителей.
Я сидела, низко опустив голову и проклиная все на свете.
– Ты слишком остро все воспринимаешь. – Данте старался говорить небрежно, но его лицо превратилось в каменную маску. – Здесь, на юге, к подобным вещам относятся проще. Но я сожалею, если мое поведение тебя оскорбило. Так о чем ты хотела меня попросить?
Я впилась глазами в стол. Какие теперь могут быть просьбы, после моей отповеди?
– Неважно, – покачала головой я. – Забудь.
– Как же вы, северяне, невыносимы! – воскликнул вдруг Данте, разом выходя из образа каменной глыбы. – Ох уж эта ваша привычка сказать «а» и наотрез отказаться говорить «б»! Неужели нельзя быть чуть попроще?
– Это так сильно раздражает? – улыбнулась я, все еще держа голову опущенной.
Все-таки сейчас, когда он кричал, я чувствовала себя значительно комфортней, чем один на один с его недавней ледяной маской.
– Раздражает. – Данте усмехнулся. – Возможно, потому, что я и сам такой же. Ладно, давай, говори, что это была за просьба, – быстро сменил тему он.
– Я просто хотела спросить: не мог бы ты узнать, что стало с Астаролью? – решилась я. – Чем закончилось то вторжение? Мне очень важно это знать.
Данте понимающе кивнул.
– Астароль далеко, и у меня пока очень мало информации, – сказал он. – Я отправлю гонцов и извещу тебя, когда что-нибудь станет известно.
– Спасибо. – Я с искренней благодарностью приложила руку к груди.
– Да не за что, – вздохнул он, направляясь к выходу с полученным от меня переводом.
Возле двери он остановился и обернулся.
– Приношу свои извинения за оскорбившее тебя поведение. – Его голос снова был ледяным. – Больше это не повторится.
И он ушел. А я, чувствуя себя круглой идиоткой, вдруг осознала: это действительно не повторится и… мне жаль.
Я неспешно прогуливалась по укромным закуткам прилегавшего к армону сада. Хоть наступивший сентябрь и считался здесь месяцем летним, невыносимая жара, стоявшая весь август, наконец-то спа́ла, что позволяло гулять не только вечером, но и днем. Особенно в тени, которой на здешних дорожках было в избытке. Я в очередной раз окинула взглядом окружающую зелень. Красиво, ничего не скажешь. Очень красиво. Огромные кусты, напоминающие папоротники, разные виды пальм, высокие треугольники кипарисов, фруктовые деревья (апельсинов, лимонов и мандаринов здесь было вдоволь). Словом, все, что способно расти и зеленеть в жарком галлиндийском климате.
Красиво… Да только теперь я знала цену экзотике. Это путешественнику, ненадолго прибывающему в далекие края, с тем чтобы затем возвратиться к прежней жизни, экзотика кажется невероятно притягательной. Но человек, вынужденный заменить ею свой дом, понимает: в первую очередь экзотика – это чуждость. Будь то пальма для северянина или голубые сосны для южан.
Прошел целый месяц с тех пор, как я поселилась в армоне Данте. И я по-своему привыкла. Привыкла и к жаркому климату, и к странной одежде, и даже к изображению дракона на руке. Привыкла к библиотеке рода Эльванди и к обязанностям архивариуса. (Обязанности библиотекаря мне, не считая первого рабочего дня, приходилось исполнять крайне редко.) Данте был прав: по большей части люди действительно относились ко мне без предвзятости. Сколь ни удивительно, но здесь, в стенах армона, мой дракон и вправду не играл большой роли. Меня воспринимали как архивариуса, как донью и – конечно, не без этого – как диковинку. Тоже своего рода экзотику. Дальнейшее, как Данте верно заметил в самом начале, зависело от меня. Поведение человека во многом определяет отношение к нему окружающих. Я держалась с достоинством, но без высокомерия и, кажется, сумела вызвать к себе уважение.
С Данте и Ренцо мы и вовсе общались очень часто. Нередко обедали вместе, а иногда даже и завтракали. Шутливые дискуссии вроде той, когда мы дружно составляли объявление об ищущем мужа гареме, стали частью нашей повседневной жизни. Кроме того, Ренцо, похоже, пробовал за мной ухаживать. Абсолютной уверенности в этом у меня не было: в принципе, все его поступки можно было расценить и как дружеский жест. Однажды он подарил мне срезанную в саду розу. В другой раз всучил какие-то экзотические фрукты, название которых я так и не запомнила. Сказал, что какая-то родственница прислала ему целый мешок, так что один он не справится. А однажды принес мне прямо в библиотеку горсть южных сладостей, заявив, что на мою худобу и бледность боязно смотреть. Дальше таких жестов кастелян не заходил, и это меня радовало. Даже не потому, что я имела что-то против Ренцо. Он был по-своему симпатичен и привлекателен. Но больше всего на свете я стала ценить спокойствие.
Было, однако же, кое-что еще. Одно «но», стоявшее как между мной и Ренцо, так и между мной и полноценным спокойствием. Это препятствие звалось Данте. Дон Эльванди сдержал свое слово и ни разу со времени нашего памятного разговора не вышел за установленные мною рамки. Он не пытался ни домогаться, ни ухаживать и вообще, похоже, начисто игнорировал меня как женщину.
Казалось, тут бы мне и обрадоваться, но – увы. Что-то внутри меня отказывалось мириться с таким положением дел.
И этому «чему-то» всякий раз становилось обидно, когда мое особенно красивое платье или удачно уложенные волосы замечали все вокруг – но только не он. Лишь однажды, когда я сделала совершенно новую, непривычную для здешних жителей прическу – заплела волосы в косу и уложила на голове наподобие короны, – он, проходя мимо, на мгновение остановился и сказал:
– Раньше ты так не ходила. Тебе идет.
Но это было сказано холодным, бесстрастным тоном. Не комплимент, а констатация факта.
Нет, не могу сказать, что Данте был со мной особенно холоден. Он проявлял ко мне вполне дружеское отношение – в рамках своего темперамента, который, конечно, радикально отличался от темперамента того же Ренцо. Последнее, кстати, по-своему удивительно, поскольку чисто внешне эти двое были довольно-таки похожи. Оба – классические южане: смуглые, черноволосые, кареглазые. У обоих – четко очерченный подбородок, прямой нос и специфический разрез глаз, опять-таки характерный для жителей юга. И при всем при этом энергичный, неунывающий Ренцо, хоть и отнюдь не был мне противен, не вызывал во мне столь сильных эмоций, как его друг. Хотя, сложись все наоборот, жизнь могла бы оказаться значительно проще.