– Ну, точного времени я не помню, но в субботу мы с ним виделись.
– Этот разговор был неприятным, мистер Мезурье?
– Неприятным? Я не совсем…
– Между вами и мистером Верекером произошла ссора?
– Да нет, господи! – воскликнул Мезурье. – Верекер был в то утро слегка раздражен, но мы не ссорились. С какой стати?
Ханнасайд отложил свои записи:
– Думаю, дело у нас пойдет быстрее, если скажу вам сразу, мистер Мезурье, что в моем распоряжении находится письмо, касающееся вас. Мистер Верекер написал его адвокату фирмы в субботу. Можете прочесть, если хотите.
Мезурье протянул руку за письмом и сказал:
– Это… это не почерк Верекера.
– Почерк мой, – сказал Ханнасайд. – Это копия.
Мезурье, слегка покраснев, прочел письмо и положил на стол.
– Не знаю, что вы хотите от меня услышать. Это совершенно ложное утверждение…
– Мистер Мезурье, пожалуйста, поймите меня! Поднятый в этом письме вопрос меня не касается. Я расследую не состояние счетов этой компании, а убийство ее председателя. Судя по содержанию письма, ваш разговор с Арнольдом Верекером в субботу утром не мог быть приятным. К тому же я уже установил, что ваши голоса гневно повышались. Теперь…
– Эта мерзкая тварь Роза Миллер! – вспыхнул Мезурье. – Конечно, если вы собираетесь ей верить… Она вечно мне пакостит. Это беспардонная ложь, что мы ссорились. Верекер напустился на меня, не стану отрицать – он был в дурном настроении. Он даже обвинил меня в присвоении денег. Вряд ли нужно говорить, что это полнейшая нелепость. Честно говоря, я оказался в слегка неприятном положении – одолжил немного денег фирмы, чтобы справиться с затруднениями. Конечно, я понимаю, что делать этого не следовало, однако в тяжелом положении можно совершить глупость. Но сказать, что я украл деньги, – это просто смешно! Если бы я хотел украсть, то не возвращал бы их. Даже Верекер подтверждает, что я это делаю. Он просто злился на меня…
– Поскольку узнал, что вы заключили помолвку с его единокровной сестрой?
– Его это совершенно не касалось! – торопливо сказал Мезурье. – Ему было наплевать на Тони.
– Кажется, он считал, что его это очень даже касается, – суховато заметил Ханнасайд. – И угрожал разоблачить вас, так ведь?
– Да чем он только не угрожал мне! – ответил Мезурье. – Однако не могу сказать, что воспринимал это всерьез. Я прекрасно знал, что он не станет подавать на меня в суд, после того как все обдумает. Это было бы слишком глупо.
– Так ли? – спросил Ханнасайд. – Думаю, вы согласитесь, что если бы он подал на вас в суд за… э… одолженные деньги фирмы, вы больше не смогли бы найти работу.
– Не знаю. Конечно, это было бы чертовски неприятно, но…
– Я действую всецело в ваших интересах, мистер Мезурье, когда говорю, что вам лучше всего сказать мне правду о своих передвижениях вечером в субботу. Подумайте над этим.
– Нечего мне думать. Вы не сможете доказать, что тот полицейский видел мою машину, как ему показалось, и даже если там была моя машина, то вел ее не я. – Мезурье поднялся. – Больше мне нечего вам сообщить.
– Тогда я вас больше не задерживаю, – сказал Ханнасайд. – Но все-таки советую подумать.
Когда суперинтендант покинул контору компании «Шен-Хиллз майн», шел уже пятый час. В главном холле здания его ждал подчиненный, сержант Хемингуэй, жизнерадостный человек с веселым взглядом и солидными манерами. Они направились в ближайшую кондитерскую и за чашкой крепкого чая сравнили полученные данные.
– Беда в том, – заметил в заключение сержант, – что людей с весомыми мотивами слишком много. Не нравятся мне такие дела. Помните убийство Оттершоу? Оно отняло у меня десять лет жизни. – Сержант потрогал одну из булочек, которые официантка поставила перед ним, и покачал головой. – Не для моего возраста. Сажать нужно тех, кто навязывает людям такую еду. Из-за нее я бы всю ночь не смог заснуть. Взять этого юного Верекера. Мне лично он совершенно непонятен. Вы хоть как-то разобрались с ним?
– Нет, – медленно ответил Ханнасайд. – Мне он тоже непонятен. Подозреваю, скользкий тип.
– Я знаю, у него самый сильный мотив. Эй, мисс, отнеси-ка эти булочки туда, откуда они появились – из мусорной корзины, судя по их виду, и принеси тарелку бутербродов, будь хорошей девочкой.
– Дерзишь! – сказала официантка, вскинув голову.
Сержант подмигнул ей и повернулся снова к Ханнасайду:
– Похоже, ловкая девчонка. Так вот, я раздобыл для вас кое-что. Зашел в эту квартиру, как вы велели, и разговорился со служанкой. Настоящая старая брюзга. Зовут ее Мергатройд. Была личной горничной второй миссис Верекер до ее замужества и потом. После смерти миссис Верекер осталась в качестве няньки у детей. Преданная слуга семейства. Я сделал все, что мог, умасливал ее, но она закрытая, как устрица… Спасибо, мисс. – Он подождал, пока официантка отойдет за пределы слышимости, и снова заговорил: – Закрытая, как устрица. Недоверчивая, настороженная. Но одну вещь она все-таки сказала и стояла на том.
– Какую?
Сержант взял с тарелки бутерброд, сложил его пополам и отправил в рот. Когда он вновь обрел возможность говорить разборчиво, то произнес:
– Сказала следующее: что бы ни говорили другие, она готова взойти на гору и публично поклясться, что мастер Кеннет в полночь в субботу преспокойно лежал в своей постели и спал сном младенца.
– Так и сказала? – спросил Ханнасайд с легким удивлением.
– Не покажу под присягой, что буквально так, – ответил, не смущаясь, сержант. – Может быть, я передал их чуть поэтичнее. Но суть такова. А по вашим словам, этот мастер Кеннет признает, что бродил по городу до четырех часов. Создается путаница, сэр. Похоже, они не согласовали между собой вопрос об алиби.
– Не вижу тут ничего особенного, – сказал Ханнасайд. – Вполне очевидно, что положение юного Верекера очень шаткое, и если эта Мергатройд преданная старая служанка, то ее слова – просто доблестная попытка защитить его, какой вполне следовало ожидать.
– Супер, я этого не отрицаю. Согласен, это так. Но суть в том, что старушка испугана. Боится, что убийство совершил юный Верекер. Будь она уверена в его невиновности, так оторвала бы мне голову за то, что смею подозревать ее любимца.
Ханнасайд поставил чашку.
– Послушай, она так сказала или нет?
– Не говорила. Это моя мысль, сэр. Я понял, что она бы так поступила.
– Почему?
– Психология, – ответил сержант, рассеянно беря четвертый бутерброд.
– Перестань, – грубовато сказал начальник. – Что ты узнал о шофере Верекера?
– Убил не он. Забудьте о нем, сэр. Я расскажу вам, что он делал в субботу.
– Не трудись. Напишешь это в рапорте. А я, пожалуй, нанесу визит мисс Верекер.