Садовников молча курил. Снова его призывают оказаться между молотом в лице сенатора и наковальней в лице спецслужб. И те и другие – не лыком шиты. Попробуй тут – выкрутись без потерь.
– Шимченко в Москве, – продолжил Шевцов сиплым шепотом. – Напрасно думаешь, что новые друзья будут тебя всегда защищать. Напрасно вообще думаешь, что они – друзья. Большой и Хыча – люди Резо, которых тот отправил в услужение сенатору. За каждым – длинный и кровавый след. Рэкет и вымогательство для них – это все равно, что тебе чашку чаю с утра выпить. В порядке вещей и на уровне рефлексов.
Из ларька вышел Татарин с метлой. Сурово уставился на беседующую парочку.
– Мальчики, а переместитесь-ка метров на пятьдесят! – попросил торговец вежливо, хотя по глазам его было видно, что он не прочь погнать их метлой через весь Искитим. – Вы своими ясными лицами покупателей распугиваете. Люди обходят ларек десятой дорогой.
– Все понял, командир! Уже уходим! – просипел Шевцов, а когда дверь за широкой спиной Татарина закрылась, он спросил с профессиональным интересом: – Мигрант?
– Христос с вами, товарищ майор! Местный он! – ответил Садовников, почувствовав беспокойство за торговца, у которого всегда можно взять в долг.
– Раз местный, тогда в натуре стоит переползти. – Шевцов завозился, пристраивая в лопухи пустую бутылку.
– Никуда я с вами не поползу, – сказал Садовников. – Задание мне было дано простое и по-человечески понятное. Особняк Шимченко теперь в Зоне. Пацан его там остался, жена. Вот и просит разведать, что и как…
– Шимченко никогда ничего не просит, – поправил Шевцов. – Люди, которые держат пистолет у твоего виска, не просят. Но подписался ты на годное дело. Все правильно говоришь, Костыль. Надо облегчить боль в отцовском сердце. Разведай, Костыль. Мне тоже любопытно, во что превратился особняк сенатора.
– Чтоб вам всем пусто было, – едко улыбнулся Садовников. – Кукловоды хреновы!
* * *
Дверь дома оказалась открыта. Садовников отдернул пальцы от ручки, словно та была раскалена. Как говорится, не нужны семь пядей во лбу, чтобы понять – кто и зачем его поджидает. Филя может, конечно, распинаться, что Штыря приструнят. Но частный сектор Искитима – это темный лес, а Штырь и ему подобные – это волки, которые здесь в своем праве. И когда перестают звучать чьи-то радужные обещания, заканчиваются бравада и кураж, выясняется, что ты – один на один с существами, смысл жизни которых – убивать тебе подобных.
Сталкер бросил взгляд через заросший пореем двор на ворота. Уносить ноги, пока не поздно? Эх, потерял, лошара, в «Приюте» совсем новенький пистолет и верную палку. Без них – словно голый и босой.
Взгляд упал на торчащий из колоды топор.
В доме пахло чем-то съестным. Садовников задергал носом. В душе вскипела злоба сродни той, что одолевала его минувшей ночью. Пока хозяина нет, «мичуринские» жарят колбасу, яичницу, варят кофе – пользуются его запасами, словно собственными.
Он пихнул ногой дверь кухни, замахнулся топором, собираясь проломить первую попавшуюся бритую башку.
Оксанка завизжала и выронила эмалированную миску с салатом. Садовников матюгнулся, бросил топор на пол и шумно выдохнул. Его жена стояла среди высыпавшейся нарубленной капусты, лука и огурцов. Она дрожала всем телом и закрывала голову руками. За ее спиной закипел кофе и полился через края турки, заливая плиту.
– Привет, – сказал Садовников. – Жарко сегодня.
Жена словно сорвалась с цепи.
– Дурак-дурак-дурак! – запричитала она, бросаясь на сталкера. Принялось неумело и слабо осыпать его ударами по груди, по плечам, по лицу. Садовников зашипел, отступая. Растревоженные раны начали болеть и кровоточить.
Оксанка опомнилась, когда увидела, что ее кулачки испачканы красным. Тогда она, глухо и мучительно зарыдав, оперлась спиной на стену, облицованную дешевым кафелем, сползла на пол и спрятала лицо в ладонях.
Садовников выключил плиту, бросил турку с остатками кофе в раковину и открыл окно, потому что невыносимо смердело гарью. А после спросил:
– И чего тебя принесло? Ты ведь меня бросила.
– Г-гена… – с трудом выдавила жена, а потом снова зашлась рыданиями.
Садовников задумался. Давненько никто не называл его по имени. Костыль да Костыль обычно…
Он думал, придется долго искать чистый стакан, но выяснилось, что Оксанка помыла посуду. Садовников набрал из-под крана воды и подал стакан супруге.
Оксанка выпила, расплескивая и давясь, до дна.
– Что с тобой происходит, Гена? – спросила она сдавленным от стоящих в горле слез голосом. – Пустых бутылок – целая батарея. Невозможно пройти и не споткнуться. Пол – в окурках и шкурках от колбасы. Хорошо, хоть в туалет ходишь куда надо, а не где придется! А то совсем уже как животное! А у меня за тебя сердце болит!
Садовников закурил, присев на край стола. Кажется, Вселенная твердо решила его добить. Истерика жены была словно контрольный выстрел. Точнее, не выстрел, а обезглавливание деревянной пилой. Он невольно покосился на лежащий в углу топор, как на палочку-выручалочку.
– Да ну на фиг… – отмахнулся сталкер от горячечных мыслей.
– Я, когда увидела, что у тебя полкомнаты в фотографиях этой девицы страшной, так вся и обмерла, – продолжила жаловаться Оксанка. – Думаю, вот нашел мой дурак с кем спутаться. Приживалку привел молодую. А потом – глядь, ее вещей-то в доме нет и срач, как в свинарнике, стало быть, сам живешь, никому не нужный, бедненький…
Садовников мотнул головой. Он мало что понял, ведь бессонная, сумасшедшая ночь не способствовала быстроте мысли.
Фотки Гаечки и в самом деле имелись. Садовников украл их со страницы бывшей стажерки в «Одноклассниках» и распечатал на цветном принтере. Гаечка его вдохновляла. Фотографии москвички помогали писать книгу о сталкерах, с ними можно было поговорить и даже чокнуться, если никого другого не было рядом.
– Она не страшная, – скупо возразил Садовников, обсасывая фильтр сигареты.
– Дурак, – стояла на своем Оксанка. – Кому ты нужен? Без работы. Здоровья никакого. Еще и пьющий. И в Зону ходит. Морда в морщинах, как у шимпанзе, не скажешь, что мужику и сорока нет. А все вам молодых подавай. Я же лучшие годы на тебя потратила. Ничего хорошего не видела. Дом этот на отшибе… огород… все своими руками, все сама, сама.
Садовников с угрюмым видом швырнул окурок в окно.
«И чего им всем нужно от Шимченко? – подумал он, вперившись стеклянным взглядом в жену, но видя перед собой леди в шафрановом платье из „Радианта“. – Ладно, раньше можно было скомпрометировать сенатора „комариной плешью“ в особняке. А теперь-то что? Теперь поместье целиком и полностью в Зоне. Сплошные „комариные плеши“. Возможно, на Шимченко имеется что-то еще. Блин, что за скотство! Не люди, а акулья стая. Что Штырь, что они. Звенья одной цепи. Да, пищевой цепи…»