Балкон больше, чем я ожидала. Потом я обнаруживаю, что на него выходит и соседний номер.
Джейсон встает рядом со мной и опирается локтями на парапет. Ветер теребит его черные волосы.
– Надеюсь, там ваш номер? – Я указываю на соседнюю стеклянную дверь.
Он кивает.
– Вот и хорошо, не надо бояться, что какой-нибудь мужик ворвется в нашу комнату и похитит нас. – Я придаю своему голосу насмешливые нотки. – Эти корейцы – не доверяю я им. Может, стоит спать с газовым баллончиком?
Джейсон не отвечает на подколки, хотя я и не ожидала иного – ведь речь-то о Джейсоне. Неожиданно меня охватывает волнение, все темы для светской болтовни мгновенно выветриваются из головы. Когда его плечо всего в нескольких дюймах от моего, я не могу не вспоминать его день рождения. Мне ужасно хочется узнать, помнит ли он тот вечер и, если помнит, что о нем думает. Надо было бы спросить у него раньше, только я не хотела еще раз расстраивать Софи. Но выяснить мне все равно необходимо.
Через открытую дверь доносятся голоса Софи, Йон Джэ и Тэ Хва, но вскоре они стихают. Я оборачиваюсь и вижу, что они закрыли дверь и решили оставить нас с Джейсоном наедине. У меня неожиданно пересыхает во рту. Теперь расстояние между нашими плечами кажется мне еще меньше.
Джейсон продолжает молчать, он стоит в расслабленной позе. Очевидно, я тут единственная, кто обливается потом, причем вряд ли от жары. Я откашливаюсь.
– Мне нужно задать тебе один вопрос, – начинаю я.
– Гм?
– О дне рождения.
Его плечи напрягаются.
– А что такое?
– Ты… что-нибудь помнишь?
Он колеблется, глядя на город, потом переводит взгляд на свои руки, сжимающие перила.
– Зачем тебе это знать?
Я сжимаю зубы. Он не хочет, чтобы ответ достался мне слишком легко.
– Затем, что мне так надо.
– Не понимаю, какое это имеет отношение к тебе.
– Ты мой друг. Я уверена, что это мое дело – помнишь ты или нет, как в пьяном состоянии спал у меня на плече по дороге домой.
Он резко втягивает в себя воздух и тихо, почти неслышно выдыхает. А потом заявляет:
– А кто сказал, что мы друзья?
Я хмыкаю.
– Не передергивай. Можешь говорить что угодно, но мы с тобой знакомы достаточно долго, чтобы считать стадию узнавания друг друга пройденной. К тому же не забывай, я помогаю тебе с новой песней. А ты подтягиваешь меня по корейскому. Мы друзья. Мы уже перешли на эту стадию.
Он не спорит, и это говорит о многом гораздо красноречивее, чем его возражения.
– Так ты ответишь мне или нет? – У меня от волнения скручивает желудок. – Ты помнишь, что было?
Повернув голову, Джейсон обращает на меня мрачный взгляд своих темных глаз. Я ищу в них хоть какую- то эмоцию, но, так как сейчас темно, вижу лишь радужку. И все равно, одного того, что он смотрит на меня, достаточно, чтобы у меня бешено забилось сердце.
– Я… – Он внезапно замолкает. – Я ничего не помню.
Я жду облегчения, но оно не наступает. Надо бы радоваться, что он не помнит, как мы танцевали, как наши тела двигались в такт музыке, когда мы были так близко друг к другу, что моя мама, окажись она там, осуждающе приподняла бы бровь. Но вместо этого я испытываю разочарование.
– О, – произношу я.
– Это хорошо или плохо? – спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
– Ни так и ни так. Мне просто было любопытно.
Однако мне все же приходится проглотить комок, застрявший в горле.
– Я написал слова к припеву нашей песни. Хочешь послушать? – Он уходит в комнату, не дожидаясь моего ответа.
Я смаргиваю слезы, но все же улыбаюсь, невольно. Он назвал песню нашей. И я, между прочим, считаю ее именно такой.
* * *
Мы просыпаемся на рассвете. Софи советует мне надеть что-нибудь удобное, поэтому я выбираю джинсы, рубашку в индейском стиле, украшенную бусинами, и двухцветные кожаные туфли, купленные в винтажном магазине в Нэшвилле.
Мы встречаемся с ребятами перед гостиницей. Едва я выхожу на улицу, на меня накатывает волна солоноватого воздуха, и от этого тошнота, мучившая меня с самого пробуждения, усиливается. Я легла спать с болью в животе, а проснулась из-за того, что желудок взбунтовался. Я виню во всем чипсы со вкусом водорослей.
Водитель подгоняет минивэн, и мы все забираемся в салон. Я сажусь рядом с Джейсоном, Йон Джэ втискивается с другой стороны от меня и тем самым придвигает меня ближе к Джейсону. Каждый раз, когда наши колени соприкасаются, мое сердце начинает биться о ребра, как птица – о прутья клетки.
Мы едем через город, лавируя между женщинами, которые на расшатанных велосипедах везут на рынок овощи, и детьми, спешащими в школу. Дети одеты в форму, у всех за спиной ранцы с героями мультфильмов.
Водитель выезжает из города и едет по ухабистой дороге, которая вьется по горам над бирюзовой водой. Мы проезжаем мимо заливов, где вдоль берега в несколько рядов стоят различные плавсредства – от современных паромов до одноместных яликов.
Пляжи пустуют на холодном ветру. Вода лениво набегает на берег и неторопливо откатывается назад, в океан. Я наблюдаю, как песок постепенно сменяют поросшие кустарником скалы и крутые обрывы.
Чем дальше мы едем, тем сильнее становится ощущение, будто я перенеслась назад во времени. Когда вокруг нет линий электропередачи и рекламных щитов, а есть только горы и океан, я могу представить, как все было до развития промышленности. Я перегибаюсь через Джейсона и открываю окно. Нам в лица ударяет солоноватый воздух. Джейсон морщится и отбрасывает с лица волосы, но я радостно улыбаюсь ему, и он соглашается потерпеть.
Впереди появляется деревушка, примостившаяся у самой воды. Других признаков цивилизации в поле зрения нет. Асфальт заканчивается, и машина едет по песчаной грунтовке мимо домиков, настолько сильно потрепанных ветром и морской водой, что кажется, будто они вот-вот развалятся.
Водитель останавливается у причала, уходящего далеко в спокойную воду. На берегу уже настянуты шатры, и вокруг них суетятся члены съемочной группы. Несколько человек собрались возле камеры и устанавливают ее на линии прибоя.
Я выхожу из машины, и от красоты у меня захватывает дух. Я медленно впитываю в себя лежащий передо мной пейзаж и жалею, что у меня с собой нет фотоаппарата, хотя и понимаю, что снимок все равно не сможет передать ни аромат, витающий в воздухе, ни тихий шорох волн, ни сонное спокойствие деревушки, чьи жители ушли на работу в море – их лодки виднеются по всему заливу.
У нас в Теннесси нет ничего подобного. Можно поехать за город и летним вечером слушать пение цикад или подняться в Смоки-маунтинс [25] , но места, не тронутого современностью, не найти.