Дансберг медленно вращал жидкость в своем бокале.
– Ну хорошо. – Он бросил на Саймона насмешливый взгляд. – Я был таким же, как вы. Правда, отца я потерял, только когда мне исполнилось сорок. В один день все узнали, что я стал герцогом. И потом, на протяжении десяти лет, мамаши атаковали меня каждый сезон, пытаясь сосватать своих дочек и погубить меня. – Он задумчиво отхлебнул бренди. – Но тогда я не интересовался браком. То были сложные времена. Наверняка вы слышали о них от ваших родителей.
Саймон кивнул в знак согласия.
– И… – Дансберг нахмурился, глядя на бокал, – мне все это было неприятно. Как будто я как человек никого не интересовал, а все соревновались между собой, чтобы завладеть моим титулом, как призом на скачках.
– Да. – Саймон прекрасно понимал его.
– И поэтому я всеми силами избегал этих оков. В конце концов почти все они сдались. – Дансберг тихо засмеялся. – Теперь, в возрасте сорока девяти лет, я, кажется, созрел для того, чтобы обзавестись семьей. Но, – он пожал плечами, – пока я не встретил подходящей женщины.
Саймон поднял свой бокал и сказал:
– Я желаю удачи в ваших поисках.
Дансберг хмыкнул.
– Увы, но сейчас уже я должен признать свое поражение. Я стал слишком стар для этого. Дам привлекают молодые и сильные. Посмотрите на меня. – Он жестом указал на свое морщинистое лицо. – Годы не щадят никого.
– Но вы все еще герцог.
– Верно. Но найти существо столь же прекрасное, какое поймали вы… Я сомневаюсь, что Господь будет столь же милостив ко мне.
– Нам не дано знать его замыслы.
Они поговорили еще немного, затем Саймон извинился и вернулся в бальный зал.
Вечер казался бесконечным, но он смог вытерпеть все. Никто, кроме его братьев, не узнал, что что-то не так. Наконец ближе к рассвету все закончилось, и они вернулись домой. Уставшие, все легли спать. Кроме Саймона. Он мерил шагами спальню, мечтая выбежать на улицу, найти Сару, взять ее на руки и все рассказать.
Но сначала нужно было порвать с Джорджиной. Саймон придет к Саре свободным человеком, опустится на одно колено и скажет ей, как сильно ее любит.
Завтра. Завтра он все это сделает.
Саймон, проснувшись после короткого беспокойного сна, отправил одного из лакеев передать лорду Стенли, что он будет ждать его в библиотеке после завтрака. Было уже около полудня, когда герцог, сидящий в библиотеке и разбиравший счета, наконец услышал стук в дверь. Стенли выглядел уставшим.
Хозяин предложил гостю сесть, налил выпить и сразу перешел к делу.
– Я не собираюсь жениться на вашей дочери.
Глаза Стенли стали холодными как лед. Он уставился на Саймона, а тот смотрел на него с совершенно пустым и спокойным выражением на лице. Саймон не знал, как долго они сидели и мерили взглядом друг друга.
Наконец, губы Стенли тронула насмешливая улыбка. Когда он заговорил, его голос был мягким и спокойным:
– Вы хорошо подумали, Трент? Вы готовы к последствиям такого решения?
– Это решение сделает счастливыми всех, Стенли. И меня, и вашу дочь.
– Ее счастье связано с предстоящим браком. Она будет счастлива, выйдя замуж за вас.
– Это чепуха. У нее ко мне нет никаких чувств.
Стенли поднял брови.
– Только не говорите мне, Трент, что вам от будущей жены нужна вся эта романтическая чушь! Вы знаете не хуже меня, что в нашем обществе при выборе супругов существуют куда более важные критерии, чем чувства. Например, ваше герцогство.
Губы Саймона дрогнули в подобии улыбки. Да, он имел герцогство, но управлять им он хотел бы только вместе с Сарой. Она справится с этим легко и изящно.
– Я пришел к выводу, что для счастья и благополучия всех людей, которые от меня зависят, мисс Стенли не лучший выбор.
Стенли нахмурился еще сильнее.
– Вы говорите ерунду. Конечно, Джорджина – правильный выбор. Ее с детства готовили именно к этому.
Саймон наклонился вперед, уперевшись локтями в бумаги на своем столе.
– Вы подготовили ее для того, чтобы она стала прекрасной женой, Стенли. Только не моей. Вместе с моим титулом она получит и всю мою семью, с ее репутацией и эксцентричностью.
Стенли пожал плечами.
– Вступление Джорджины в вашу семью только улучшит ее репутацию.
Саймон криво усмехнулся.
– Меня это не очень беспокоит. Видите ли… Я провел большую часть жизни, пытаясь очистить имя моей семьи. И знаете что? Я покончил с этим. Моя семья странная, конечно. Мы все вместе боролись с выпавшими на нашу долю трудностями. Но это моя семья. И если кто-то не любит ее и осуждает, я попросил бы этих людей держаться подальше от Хокинзов.
– На что вы намекаете?
– Я не намекаю. Я говорю вам, что устал от людей, которые пытаются обвинять членов моей семьи в преступлениях против правил вашего приличного общества. Мне надоело! Отныне я не буду исправлять ничьи ошибки. И тем, кто будет осуждать моих родных и моих родителей, я могу сказать только одно: идите к черту!
– Значит, это вы скажете всем, когда будет обнародована тайна происхождения ваших братьев и сестры?
– Я надеюсь, что, как человек чести, вы увидите мудрость в моем решении не жениться на вашей дочери и не станете распространять эту информацию. Нет смысла. Я призываю вас отказаться от идеи губить жизни невинных людей.
– Но мы с вами договорились, Трент!
– Не совсем так. Вы шантажировали меня, пытаясь принудить к этому браку, и я вам поддался на какое-то время. Но не более того.
Стенли допил остатки бренди из своего бокала и резко со стуком поставил его на стол. Затем поднялся и тихо сказал:
– Вы будете сожалеть о своем решении. Попомните мои слова, вы еще пожалеете.
Он развернулся и выбежал из библиотеки, хлопнув дверью так сильно, что задрожали стекла. Саймон посидел какое-то время, собираясь с мыслями, и отправился искать Джорджину. Он нашел ее на лужайке вместе с матерью, Эзме и четырьмя его братьями. Стоял прекрасный летний день, и никто не хотел сидеть в доме. Слуги установили мишени для стрельбы из лука, и вся компания готовилась посостязаться в меткости.
Когда он подошел, Джорджина выпустила стрелу и завизжала:
– Ну, в этот раз я точно попаду!
Марк улыбнулся ей:
– Я тоже на это надеюсь.
Увидев Саймона, Джорджина поспешила ему навстречу. Она была одета в белое платье, отделанное ленточками василькового цвета, которые очень подходили к ее глазам. Ее белокурые волосы блестели под широкополой шляпкой, и на щеках играл здоровый румянец.