Пустой была неизменная степь у подножия холма, увенчанного отремонтированными развалинами. Всегда та же лента дороги, летом сухой, зимой грязной, больше похожей на полосу крутого серого киселя, окаймлённой остатками пожухшей и полёгшей травы. Та же кромка обтёсанных ветром и временем холмов, повыше этого, диких. Редкие купы деревьев в стороне, там, где жители не управились свести остатки леса. Да крестьянские хозяйства – их теперь по пальцам двух рук можно пересчитать. Здесь никогда ничего не менялось и почти ничего не происходило.
Роннару начинало казаться, что он вязнет в этой жизни, как в болоте.
Что вообще могло ему тут светить? Положение десятника, максимум – командира сотни. И какова будет его жизнь? Ему придётся заучивать и придумывать всё новые ругательства, срывать голос на подчинённых, иногда выводить солдат в сражения, иногда – отражать нападения в стенах. Однако по факту куда больше внимания предстоит уделять состоянию сапог, доспехов и мечей, разбирать ссоры и жалобы, наказывать и терпеть наказания. И неудержимо тупеть.
С другой стороны, он знал, что торопиться ему некуда, впереди жизнь намного более длинная, чем у обычных людей. Однако его окружали те, чей естественный жизненный срок – самое большее лет девяносто, причём последняя треть жизни уже не может быть активной. Да и вероятнее, что большинство поумирает задолго до старости, едва успев попробовать, что такое зрелость. И Роннар как-то невольно начинал смотреть на жизнь их глазами, потому что, даже зная свой срок, ты не можешь его чувствовать, и поневоле поддаёшься общему настрою.
А устойчивость бытия, его скудость на новости, которую большинство окружающих так ценило, Роннара, наоборот, угнетала до тошноты. Ощущение своей незаурядности словно в спину подталкивало, лишало покоя: он-то – не все! Он-то – особенный! Конечно, каждый человек, хоть раз задумывавшийся о собственной жизни, мнит себя выдающимся, и тут парень ничем не отличался от других. Вот только его аргументы звучали весомее.
При мысли о своей необычности он начинал всерьёз рассматривать возможные варианты действий. Здесь, в захудалой Хотиме, ловить нечего. Но что искать в далёких краях, в других областях, под властью других князей? вряд ли какой-нибудь правитель рад будет с ходу взять его к себе и сразу сделать… Кем? Кем вообще он хотел бы стать? Какую жизнь вести? Он и сам не знал.
Воспитанная армейской службой привычка повиноваться долго сдерживала инициативу. Он всё откладывал и откладывал окончательное решение, тем более что на осторожные вопросы: может, его отправят в патруль, а может, в разведку? – начальство реагировало мрачно и резко. Мол, сиди на месте, не дёргайся, таково распоряжение самого тиуна. А с распоряжениями княжьих наместников не спорят. Самое большее, что он мог позволить себе – посетить трактир в ближайшей деревеньке, построенный с явным расчётом на солдат из замка, иначе б зачем в такой крохотной деревеньке такое большое заведение?
Встреча в трактире с давним другом, в отличие от него служащим в разведывательных частях, была приятным сюрпризом, хотя Роннар на это отчасти рассчитывал, и даже денег взял с запасом. Как и все, друзья заказали по порции обеда, хлеба взяли по буханке, а сидр и эль на столы подавался сразу большими кувшинами, и каждый наливал себе столько, сколько требуется, чтоб утолить жажду.
– Ну-ка, что сегодня готовится на обед? – Аригис, тоже довольный, что наконец-то встретился с добрым приятелем, улыбался вовсю.
– Бобовая похлёбка, пирог с потрохами, кровяная колбаса, – перечислила хозяйка, которая, засучив рукава, усердно мешала поварёшкой в огромном котле, вмурованном в печь.
– Что – зарезали телёнка?
– Именно так. Отличный крепенький телёнок, тебе понравится, солдатик. Плати монеты.
– Здесь хорошая телятина, – сказал Роннар, отламывая кусок хлеба от выложенной на стол буханки. – У местных полная свобода выпасать скот где угодно и окашивать лучшие луга на холмах. И, кстати, только в этом месяце есть возможность попробовать свежее мясо. Позже будет только копчёное, да ещё солонина. Таковы уж привычки у здешних – скот режут весной. Осенью – редко и мало.
– Что ж. Пожалуй, доплачу. Хочу попробовать и печёнку в масле, и жаркое.
– Не лопни. И не протрать всё жалованье. Местные рвут с солдат столько денег, сколько смогут. Из других источников им живой монеты не добыть.
– Ничего, мне хорошо заплатили. Как всегда.
– Ну, рассказывай.
– Да что тут можно рассказывать! Всё по- прежнему. Только ещё хуже. Ты ведь знаешь, что творится в мире. Так вот, могу тебе сказать, что разгуливающие по деревням слухи либо близки к истине, либо приуменьшают масштабы беды.
– Так рассказывай, рассказывай. Подробнее. Где твой отряд был на этот раз?
– Драготина и Вейфе Мятла. Прошли по самой границе с Иоманой, но даже на полшага не заступили. Я интересовался у командира, а потом ещё, по возвращении, у старшего, почему бы не попробовать там почистить. Но мне только по лбу постучали, мол, ещё князь будет тратить на Иоману время, солдат да деньги! Думай, мол, что говоришь, там ведь уже всё захвачено. Спасать, мол, нечего.
– Бред какой-то.
– А то! Я им говорю, мол, бестии ж на границе Иоманы не остановятся. Они ж дальше пойдут, так что, им и Драготину и Мятлу оставлять, что ли? А потом и прочие области? Чем князь в результате управлять- то будет? А меня послали, мол, не твоего солдафонского ума дело.
– Эй, служивые! Похлёбку берите! Ах, хороша похлёбочка!
Пришлось самим сходить за мисками. Похлёбка была густая и пахла завлекательно, и неважно, что больше всего там плавало всякой зелени, надёрганной на огороде, а бобов и телятины – поменьше, чем хотелось. Но ведь простецкая, в общем-то, еда радовала язык, а большего от неё не требовалось. Ворочая ложкой, Аригис причмокивал и с удовлетворением вздыхал: он истосковался по домашней вкусной пище, приготовленной с выдумкой и удовольствием, ведь солдат кормят сытно, но пресно, однообразно, скучно.
– Служивые, пирог готов! Разбирай!
– Чё ты мне корку суёшь? Свиньям своим будешь корки скармливать! Начинку давай!
– Заплати сначала, потом будешь указывать. Эй, служивые! Вы, да, вы. Берите свою порцию. Печёнку сейчас принесут, она почти готова.
– Э, а почему им первым? Чем я хуже? И к печи раньше подошёл!
– Потому что эти бойцы заплатили сполна, значит, им первым и положен кусок. Чего морду кривишь, солдат? Когда вынешь монету, тогда будешь лакомиться. Давай, давай, плати!.. Берите ребята, берите! Потроха сочные, с чесночком – лучше не найдёте.
Из куска пирога Роннар выковырял всю начинку прямо на тарелку (корку получил пёс, терпеливо ждавший у стола своей удачи), сверху бросил кусок жаркого, который ему отрезал друг от своего ломтя. Они оба никогда по-настоящему не голодали, просто их отношение к еде было очень разным. У Роннара – равнодушное, практичное, у Аригиса – восторженно-гурманское.