– Знатный у тебя, княже, инструмент, – Кузьма внимательно наблюдал за действиями Андрея, когда тот оказывал врачебную помощь.
Новгородец сидел задумавшись, перебирая в руках обломок татарской стрелы, вынутый из тела раненого ушкуйника.
– Знатный, не знатный, а жить будут. Если бог даст. Тут главное покой, а где тут покой на телегах… Растрясем ведь…
– Да ничё. Татарская сабля, ежели уж сечет, то насмерть, а если сразу не умер, то дай бог, выкарабкаются, – в голосе Кузьмы было столько убежденности в благополучном исходе, и эта его уверенность неожиданно передалась Андрею.
– Ну, раз так, то эти порезы до свадьбы заживут.
– Хех… Чудно говоришь. Ты никак жениться удумал? – спросил Кузьма.
– Сам ты жених, Кузьма, – Андрей в сердцах сплюнул. – Поговорка такая есть в наших землях. Это означает, что все раны заживут до их свадьбы.
Усталость давила на плечи, потому Андрей, закончив с ранеными, проверил стражу и завалился спать, завернувшись в старую медвежью шкуру, валявшуюся у костра.
Разбудил его громкий шум. Солнце давно уже перевалило за полдень. Андрей заставил себя встать, разминая затекшие конечности, потом спустился к реке и умылся. Холодная водичка принесла облегчение. Андрей сразу же почувствовал себя намного лучше. Со стороны лагеря продолжали доноситься звонкие голоса, далеко разносившиеся над рекой.
«Они там с ума посходили все? – с раздражением подумал он. – Нас издалека обнаружить можно, накличут татарву как пить дать».
Перед взором Андрея предстала живописная картинка. Лука, выполняя волю хозяина, не освободил полон. Вернее, освободил частично. Мужиков с десяток и пару-тройку баб для хозяйственных нужд. Остальные сидели все еще привязанные к своим телегам. Вот бабы пронзительным визгом и выражали свой протест. Громче всех выступала необъятная тридцатилетняя бабенка под два метра ростом. Марфа звонким голосом обещала согнуть всех ватажников и лично их хозяина в бараний рог, если сейчас же не отпустят всех сельчан. Рядом с ней, едва доставая расшумевшейся бабе до сисек, стоял ее мужик – сельский староста. Он не отставал от своей жены, вопя что-то про жалобу князю.
– А ну тихо всем! – Андрей почувствовал злость, прежде всего на себя. Он шумно перевел дух и пообещал: – Сейчас вас освободят. До села вашего мы вас проводим. Зерно, коней, скотину вашу и всякий скарб мы вам возвращаем. Но часть телег мы заберём, как и часть продуктов. Нам раненых везти нужно, путь нам еще долгий предстоит. Взамен дадим вам, – тут Андрей замешкался, припоминая услышанное от Луки слово, – хзу [11] всю, вам сгодится в хозяйстве, а нет, так продадите на торгу.
Не мешкая ушкуйники бросились перерезать веревки. Крестьяне шумно загалдели, выражая благодарность. Андрей поправил кашель на поясе, в котором весело позвякивали десяток серебряных монет с арабскими надписями, найденных у татар. Сел в седло маленькой степной лошадки, пустив ее шагом.
Ватажники провожали Андрея хмурыми взглядами. Еще сразу после боя Андрей запретил употреблять хмельное, видя, что самые нетерпеливые уже откуда-то вытащили бурдюк и попытались надраться в стельку. Тогда Андрей от души строго-настрого запретил употреблять хмельное, напомнив ушкуйникам, что они теперь не вольная ватажка, а слуги вольные на службе князя. Чем их сильно удивил. Они-то другое думали. Перспектива сухого закона вызвала нешуточный ропот среди ватажников, но в дело были пущены железные аргументы в виде пудовых кулаков Кузьмы и Луки Фомича. Потирая намятые бока, ратники признали правомочность требований князя и сочли, что полученных аргументов в доказательство правоты господина вполне достаточно, и быстренько занялись насущными делами под руководством Луки.
Андрей улыбнулся, вспоминая этот случай. «Вольница Новгородская, – думал Андрей. – Над дисциплиной работать и работать еще. Ни тебе почтения должного, ни почитания. Стоп. Да я уже думать начал как заправский боярин! Вот что значит искушение властью! Только вот власть здесь непросто получить, вернее, получить-то совсем просто, а вот удержать ее – тут потрудиться придется, и немало».
Андрей интуитивно понял секрет обладания властью. Власть зиждилась на том, насколько хорошо ты заботишься о своих людях. Если будешь думать только о себе и о своей выгоде, не успеешь оглянуться, как останешься один, то есть и без власти.
Вернулся Андрей в лагерь поздно. Поужинал жареной кониной. Ухмыльнулся про себя, вот еще один миф развенчан, на Руси конину ели, только за ушами трещало. В схватке с татарами потеряли много лошадей, и потому мяса было вдоволь. Ржаной хлеб тоже нашелся. Местный хлеб представлял собой огромную ковригу. На вкус Андрея, ржаной хлеб малоприятен и к тому же черствый, но голод не тетка. Он уплетал черствый хлеб за обе щеки, отрезая ножом тонкие куски вареного мяса и кладя их на отрезанный хлебный ломоть, посыпал смесью соли с перцем и запивал все это кипятком.
Рядом с Андреем сидели ратники вперемешку с крестьянскими бабенками. Среди освобожденных из полона много вдовушек, и теперь они обхаживали заматерелых ушкуйников, отрезая и накладывая им на хлеб лучшие куски мяса. По быстрым взглядам, которые женщины бросали на своих спасителей, можно было предположить, что женская благодарность этим не ограничится.
Первым уединились Митяй с симпатичной обладательницей шикарной русой косы длиною до щиколоток и толщиною в руку, на вид молодице лет двадцать, но одета она во все темное: черный платок на голове и темный сарафан. Андрей уже слышал ее историю: баба два года как вдовая, муж ее погиб во время прошлого набега татар.
Тогда, в теплый весенний день, когда неожиданно из-за леса появились татарские всадники, крестьянская семья как раз остановилась чуток передохнуть от вспашки землицы. Муж быстро обнял жену, сунул малолетнее дите в руки молодой супружницы, в последний раз посмотрел на родных ему людей, перекрестил, толкнул жену в лес, спокойным голосом наказав бежать к загодя приготовленному схрону. Сам же, троекратно перекрестившись, взял в руки топор и, мысленно вознося молитву Богу, твердым шагом пошел навстречу несущимся галопом татарам.
Ловко уклонившись от брошенных арканов, он смело принял бой. Даже смог спешить одного степняка, подрубив татарской лошади передние ноги. Но тут веревочная петля аркана упала на его могучие плечи, сильный толчок опрокинул на сырую землю. Хозяин покалеченной лошади в отместку казнил мужика лютой смертью, рязанца разорвали лошадьми.
Бог внял молитве рязанского мужика, когда степняки бросились в лес искать бабу с дитем, то, несмотря на долгие поиски, так и не смогли их найти. Она успела добежать до схрона, спрятавшись там, от страха просидев в земляной яме почти двое суток.
После плотного ужина Лука ушел проверять сторожевые посты. К дозору привлекли местных мужиков – воев мало, и Лука всерьез опасался, что непривычные к ратной службе мужики, которых по необходимости привлекли к дозору, могут задремать. Но все обошлось, крестьяне справно несли службу, охраняя покой табора.