Вернемся к подъезду. Если на минуту закрыть глаза и представить типичный образ парижской квартиры, то какой она предстанет?
Скорее всего, сначала будет улица с османовскими домами, которые сливаются, если не всматриваться в детали фасадов, в один сплошной и единообразный ряд, хотя на самом деле каждый из них имеет свой неповторимый облик, с высеченными на фасаде фамилиями архитекторов и датой постройки. Заданные бароном Османом правила строительства, касающиеся высоты, соответствия уровня этажей, доминируют в облике города. Дух Османа живуч. Кажется, что построенное и до него, и существенно позднее, вплоть до муниципальных домов 1930-х, сделано по одним и тем же канонам.
Массивная первая дверь ведет в парадную, за ней — дверь полегче, и второй домофон. Раньше в некоторых домах днем коды отключали и войти мог любой — во всяком случае, во двор, — нажав нижнюю кнопку. Для входа вечером и ночью код надо было записывать, и когда не было мобильных телефонов, утрата заветных цифр и букв создавала проблемы.
Далее проходим минуя квартиру консьержки. Из ее каморки с полупрозрачной занавеской доносится характерный запах незнакомого арабского блюда, мелькают изображения на телеэкране. Редко когда из-за занавески кто-нибудь выглядывает, но все равно создается ощущение, что гости в доме под присмотром. Как утверждал Сименон, консьержки — это лучшие друзья полицейских, и, наверное, это актуально и по сей день, хотя во многих домах они теперь исчезают как класс, что некоторые считают очередным ударом по парижскому стилю жизни.
Дальше может оказаться переход через двор — в домах постарше османовских бывают внутренние, квадратной формы дворы с несколькими парадными по периметру, обозначенные как A, B, C и D.
Затем такой выбор: либо крутая лестница с натертым и сильно пахнущим мастикой полом, со ступеньками, потерявшими равновесие на поворотах, либо лифт, кабина которого по-кулибински втиснута в неприспособленное для него пространство. Войдут от силы двое, а если есть чемодан с шереметьевской биркой — не верится, что ее прикрепили только утром, — то его приходится ставить вертикально. «В старых домах не было ничего красивее лестниц, — заметил Жорж Перек. — В современных зданиях нет ничего более уродливого, холодного, враждебного, мелочного» [1] .
Двери квартир без номеров. Приглашая в гости, хозяин указывает — правая или левая сторона после лифта. Похожие замки на трех точках. Глазки встречаются не часто, и вообще здесь открывают, не спрашивая, хотя и в Париже залезают и воруют.
Внутри квартиры полы обычно старые и половицы скрипучие. Чего уж точно не увидишь, так это блестящего лака. По-прежнему востребованы бордовые текинские потрепанные ковры. Уличную обувь не снимают никогда.
Первое впечатление от квартиры — много кремового, белого цвета. И в целом отсутствие ярких, вызывающих тонов. Если это не мансарда, предназначавшаяся когда-то для слуг, то потолки высокие и, конечно же, есть лепнина.
Днем — свет из окон; а типичные османовские окна — от пола до потолка, без подоконника, разделенные на секции. Вечером — галогенные торшеры, верхнего освещения, как правило, нет. Сами витражи — в одно стекло, ручки на окнах бронзовые, и такая характерная деталь: даже если они заменены, отреставрированы, все равно ощущение, будто они здесь со времен первого хозяина.
Присутствует камин, но чаще всего он давно лишь украшение, над камином — зеркало с патиной. Не хватает только персонажа Мопассана, облокотившегося о каминную полку.
Это то, что приобретается с помощью маклера. Остальное — плод творчества самих хозяев, хотя и оно следует некоторым устойчивым правилам.
Новых (в смысле — только что приобретенных) предметов в интерьере почти нет, или они на втором плане. Это не означает, что люди живут в окружении антиквариата. Критерий, пожалуй, таков: все вещи не заметны сами по себе, а органично вписываются в общую концепцию. Все должно дышать. Главное здесь — талант соединять разномастные предметы. Поэтому несколько кресел могут быть не одинаковых форм и цветов. Есть деревенские комоды и сундуки — вот уж действительно ни грана потерь в смысле семейного исторического наследия, но может всплыть и мебель из «ИКЕА». Ключевое слово — эклектика: в комнатах все живет, все со смыслом, все с предысторией, нигде не чувствуется рука приглашенного дизайнера. Само это слово для Парижа инородно. Все придумывается, как правило, хозяином или хозяйкой, которые в лучшем случае прибегают к совету друзей, родственников, но основываются на доверии к собственному вкусу, выбору, ощущению. Зачем нужен кто-то чужой, когда идеи разлиты в атмосфере города?
Почти обязательно есть книги. Не то чтобы старинные, а типично французские — в мягких бледно-желтых переплетах, поставленные в достаточно простые, без стекол книжные шкафы.
Много подушек и много цветов — и живых, и высушенных.
Особая жизнь разворачивается на кухнях, которые даже в самых шикарных квартирах выглядят по-рабочему непритязательно. То же самое можно сказать и о ванных, где облупившаяся штукатурка не редкость, и сохранились газовые колонки, и где замечаешь обилие флаконов и склянок, и нет ни следа магазинного лоска. Над унитазом вешают старую театральную афишу, и по ней ты изучаешь, кто и в каком году был занят в знаменитом или не очень спектакле.
Из всего этого вывод такой: в парижской квартире ощутимо уважение к пространству, стремление к прямым формам, к приглушенным цветам, к простоте линий и борьбе с излишествами. Если и уцелело золото в интерьере, то оно будет обязательно блеклым, никто его надраивать не собирается. Иначе не принято. В общем, чаще всего парижская квартира — это соединение буржуазного, студенческого и богемного начала. Ни мода, ни время, ни политика пока не в силах размыть этот стандарт.
Из всех эмоционально заряженных точек в Париже я бы выбрал пересечение бульвара Сен-Жермен и рю дю Бак. Отсюда же берет начало бульвар Распай. Удивительно, как расположенные даже на близком расстоянии отрезки одной и той же улицы могут не совпадать по настроению. Если стоять лицом к реке, то левая часть Сен-Жермена, которая ведет к зданию Национальной ассамблеи, безусловно, тоже симпатична, но из-за министерских зданий и присутственных мест официальна, несколько суховата и, как правило, безлюдна, независимо от дня недели и времени суток. Там расположена одна из самых спокойных в городе станций метро — «Сольферино». Она оживляется, когда из вагонов поезда высыпают туристы, спешащие встать в хвост очереди в музей Орсе.
Борис Виан, объясняя разницу между атмосферой 6-го округа в целом и его прославленного анклава Сен-Жермен-де-Пре, пишет, что она совсем незначительна, но именно неуловимость и делает их разными. (Все подробности квартала Виан описал в своем «Учебнике по Сен-Жермен-де-Пре».) Метров через двести после пересечения с рю дю Бак бульвар Сен-Жермен совершает нерезкий поворот, так что его более оживленное продолжение, которое тянется к церкви Сен-Жермен-де-Пре, к Одеону и далее к Сен-Мишелю, с выбранного мной перекрестка не просматривается. Не знаю, может быть, из-за больших деревьев так привлекательно это место?