– Стала твоей наперсницей, да, я понимаю.
– Даже спустя столько времени, спустя все это невообразимое время прежние страхи все еще терзают меня.
Страхи.
Грегори бесшумно прошел мимо, не желая вмешиваться. Страхи. А у него самого-то они каковы? Боится ли он в этом новом воссоединении потерять свое маленькое семейство, что прошло вместе столько веков?
О да. Этот страх был знаком ему. С того первого мига, когда он с горсткой спутников перешагнул порог этого дома.
Однако здесь возможно создать нечто неизмеримо больше, прекраснее – и потому он готов рискнуть. Даже торопясь обратно – навстречу музыке и неизбежной картине того, как возлюбленную его Хризанту развлекают и очаровывают новые, неотразимые вампиры, даже холодея от страха, он знал, что в жизни ни о чем не мечтал так страстно и безоглядно, как об этом великом общем сборе.
Разве все эти бессмертные – не родня ему? Разве не могут все они создать одну семью, вечную и единую?
Миллионы лет тому назад два огромных вулкана вновь и вновь извергали на край, что нынче зовется Каппадокией, лаву и пепел, формируя мрачные, завораживающие пейзажи: извилистые ущелья и долины, парящие в вышине утесы и бесчисленные скопища острых, точно ножи, каменных столпов, пронзающих небо и получивших в народе прозвание «дымовые камины фей». На протяжении тысяч лет смертные прорезали в этих мягких вулканических скалах глубокие пещерные жилища, в результате создав множество подземных соборов, монастырей и даже городов, куда не проникает свет солнца.
Стоит ли удивляться тому, что великая бессмертная обрела убежище в этом странном краю, куда и поныне стекаются толпы туристов полюбоваться византийскими росписями в пещерных церквях и где современные отели предлагают роскошные номера, выдолбленные в толще утесов и горных вершин?
Как прекрасен был этот край при свете луны! Волшебная страна в самом центре Анатолийского плоскогорья.
Однако ничто не подготовило меня к зрелищу, что ждало меня в подземном царстве Сиврейн.
Чуть за полночь мы миновали узкую, прихотливо изгибающуюся скалистую долину вдали от человеческого жилья. Как Габриэль отыскала вход в совершенно неприступном с виду утесе, я так и не понял.
Однако взобравшись по отвесной каменной стене, где лишь наши нечеловеческие способности помогали цепляться за выступы и корявые корни деревьев, которым побоялся бы довериться любой смертный, мы проскользнули в черную расщелину, которая постепенно расширилась и превратилась в настоящий низкий туннель.
Даже при всем моем вампирском зрении я лишь с трудом различал очертания идущей впереди Габриэль, пока внезапно за четвертым или пятым поворотом мерцание живого огня не обрисовало во тьме ее маленькую черную фигурку.
Два весело потрескивающих факела отмечали вход в отделанный золотой чеканкой проход, откуда сквозило внезапным холодом дыхания подземного мира. Мерцающий всюду вокруг металл окутывал нас ореолом зловещего света.
Мы шли вперед, покуда не добрались до первого из многих чертогов пошире, тоже изукрашенного золотом: драгоценный металл, не знаю, возможно, с примесью штукатурки, какую используют для фресок, слой за слоем был нанесен на грубый камень стен – и вот своды у нас над головой внезапно заполыхали великолепными росписями в древнем византийском стиле, коим некогда славились храмы Константинополя и до сих пор еще по праву гордятся церкви Равенны и собор Сан-Марко в Венеции.
Ряды за рядами темноволосых круглоликих святых в расшитых облачениях, хмуря лбы, взирали немигающим взором, как мы идем все глубже и глубже в подземное царство.
Наконец мы очутились в галерее, что вилась в верхней части огромного сводчатого зала, скорее даже – целой площади. Повсюду кругом виднелись туннели, уводившие из этого центра к другим частям подземного города, а сам свод над головой был украшен яркими секторами зеленой, синей и золотой мозаики, на которой вились и переливались цветы и виноградные лозы. По верху стен, отграничивая потолочную мозаику, тянулась ало-золотая полоса.
Греческие колонны из мягкого камня, казалось, поддерживали массивные своды, прорезанные в толще цельной скалы. Стены вокруг буквально жили и дышали многоцветьем узоров, но христианских святых тут не встречалось. Фигуры, что взирали на нас со стен, пока мы спускались по выбитым в камне лестницам, красотою и величественностью напоминали ангелов, однако выписаны были не в религиозной манере. Насколько я мог судить по мерцающим совершенным лицам и роскошным одеяниям алого, сине-кобальтового и искристо-серебряных цветов, это, скорее всего, были прославленные члены нашего племени.
Повсюду я различал причудливую смесь исторических орнаментов, полосы иоников с остриями в промежутках меж ними, что разделяли ромбовидные панели, покрытые изображениями пышных цветов, или же темно-синее ночное небо с яркими симметричными звездами. Росписи были выполнены так искусно, что казалось, пред тобой настоящий живой сад. Все они сливались в единую гармоничную картину, и постепенно глаза мои начали различать, что хотя многие из этих росписей были древними и успели уже чуть поблекнуть, другие казались совсем свежими, от них пахло еще краской и штукатуркой. В целом же мнилось, мы попали в страну чудес.
Светильники. Я не успел еще упомянуть их, но, разумеется, все красоты живописи на стенах можно было разглядеть лишь благодаря яркому электрическому свету, струящемуся из длинных горизонтальных ламп, приткнутых повсюду: по границам узоров, в углах и по нижнему краю гигантского купола. Ровное сияние электричества лилось и сквозь множество открытых дверей.
Мы остановились на вымощенном мрамором полу огромной площади. Я ощущал вокруг слабое движение свежего воздуха. Пахло ночью под открытым небом, водой и зеленью.
Из одной из дверей навстречу нам выступила какая-то фигура: вампир, женщина лет двадцати, не больше. Нежное овальное личико, овальные глаза, кремовая кожа.
– Лестат и Габриэль, – проговорила она, приближаясь, и изящно повела рукой, обводя нас обоих. – Я Бьянка, Бьянка Мариуса из Венеции.
– Ну разумеется! Как же я сразу тебя не узнал! – произнес я. Бьянка выглядела такой нежной и мягкой, удивительно нежной и мягкой, учитывая, что она провела во Крови уже пять сотен лет и много раз пила кровь Великой Матери. Многие годы, что она провела с Мариусом, пока он охранял святилище Тех, Кого Надо Оберегать, она пила эту драгоценную кровь. И потом, ее ведь создал Мариус – а все отпрыски Мариуса выходили куда совершеннее тех, кого создавал я.
За мной не водилось обыкновения снова и снова давать и забирать Кровь – а вот Мариус проделывал это постоянно.
Бьянка была облачена в простое длинное одеяние с золоченой отделкой. Длинные волосы переплетала золотая лоза. А изящный золотой ободок вокруг головы немедленно напомнил мне о портрете Бьянки работы смертного художника Боттичелли.
– Прошу вас, ступайте со мной, – пригласила она.