– Самое большое сокровище – ваша молодость, графиня. Так возрадуйтесь же ему!
– О молодости мы еще поговорим. Тем более что, как мне кажется, я уже и так слишком нарадовалась ей, – сухо ответила графиня, с демонстративной брезгливостью отодвигая свое кресло подальше от владельца усадьбы. – От вас же, доблестный рыцарь де Бельфор, требуется только одно: рассказать все, что вам известно о действиях Гишара де Боже, после того как он получил записку.
– Но о каких именно действиях идет речь?
– О тех, что связаны с судьбой сокровищ ордена.
– Разве такие действия были?
– Напрягитесь, рыцарь, напрягитесь. Он тайно проник в замок Тампль? Тайно вскрыл склеп, в котором покоился прах Великого магистра? Должен же он был хоть что-то предпринять, имея в руках такое письмо?
30
Едва Архангел произнес свою покаянную речь, как в коридоре сначала послышался топот ног, а затем у самой двери прозвучал голос сотника Гурана:
– Где тут проживает майор Корецкий?! Хотим видеть Корецкого!
– С чего это они? – побледнел советник. – Чего они… требуют? – шепотом спросил он, пятясь к окну.
– Как же? Казаки пришли, – сказал и попятился в сторону от двери, поближе к окну, Архангел.
– Сам знаю, что казаки, – выхватил Корецкий пистолет и, наведя его на дверь, спрятался за портьеру.
– Вас спрашивают.
– Слышу, что спрашивают, – прошипел Корецкий. – Но как бы это не закончилось веткой с подвязанной петлей.
– Не должно, – дрожащим голосом заверил его Архангел. Он хотел добавить еще что-то, чтобы окончательно успокоить Корецкого, но в это время дверь распахнулась настежь и в проем ее еле втиснулась огромная фигура Гурана.
– Пан Корецкий… Ясновельможный, – усиленно изображал сотник человека, который только что примчался к заезжему двору и взбежал по лестнице. – Казаки просят вас к себе. На площадь.
– На какую площадь? – пистолет Корецкий опустил, но рука его мелко, предательски дрожала.
– На центральную, перед ратушей, ясновельможный.
– Да что там у вас случилось? Можешь ты толком объяснить, зачем я понадобился казакам?
– Горе, господин майор, горе. Полковник Сирко, ясновельможный… Убит. Говорят, пальнул какой-то испанский офицер, не пожелавший сложить оружие и сдаться. Казаки хотят избрать нового наказного атамана.
– Как, убили Сирко?! Боже, какой был атаман! Какой храбрый казарлюга. Жаль, очень жаль. Ну да земля ему… Пальнул, говоришь, испанский офицер? – спросил майор, осуждающе глядя при этом на Архангела, мол, «что ж ты меня подозрениями пугаешь?».
– Испанец какой-то, кто же еще мог решиться на такое злодеяние?!
– А казаки сразу же, не медля, решили избирать нового атамана?
– Как же войску казачьему без атамана, да к тому же на чужой земле?
Только теперь Корецкий наконец поверил, что все складывается как нельзя лучше. Только теперь предчувствие отступило, очистило его душу, избавив от липкого, всепоглощающего страха.
– Но ведь у вас остался Гяур. Полковник. Правда, рода он не казачьего… – прошелся Корецкий по комнате.
– Именно так, ясновельможный, – приложил руку к груди Гуран. – Именно так: не казачьего он рода. И казаки о том же. Тем более что иностранец.
– Вот именно. Правда, я тоже вроде бы… не из казаков. Но родом-то, родом с Украины. И предки мои, корень мой, в украинской земле, – окончательно приободрился Корецкий, мельком оглянувшись на Архангела.
Тот стоял у окна, весь съежившись, будто при первой же возможности собирался выпрыгнуть во двор. Впрочем, именно это он, наверное, и собирался сделать, как только почувствовал бы опасность. Корецкому же хотелось лишь одного: чтобы в эту минуту Архангел просто-напросто сгинул.
– Если с Украины, значит, казачьи корни обязательно отыщутся, – заверил его Гуран. – Это уж как водится.
– Вот и я так думаю, что по крови мы, по крови здесь, во Франции, родниться должны…
– И я говорю: по крови. А князь Одар-Гяур, наш полковник Гяур – чужеземец. И не гоже как-то, чтобы атаманом становился князь. Хотя признаю: среди вождей казачьих было немало князей – из рода Вишневецких, Глинских, Острожских…
– Изберут ли меня казаки, а, господин полковник?
– Сотник, ясновельможный, сотник, – поправил его Гуран.
– Помню, что сотник, помню. Но сколько же вам, господин Гуран, в сотниках ходить? Как только стану атаманом, тут же произведу в полковники. Причем слово мое твердое.
– Разве что, – безрадостно согласился Гуран.
– Во время штурма Дюнкерка ты, сотник, прославился? Прославился. А значит, вполне заслужил чин полковника. Правильно говорю, господин лейтенант? – обратился он к вошедшему и молча остановившемуся за спиной сотника д’Артаньяну.
Вряд ли мушкетер понял, о чем говорит Корецкий, однако счел своим долгом ответить по-французски: «Вы правы, сеньор». И вежливо склонить голову.
– Так все-таки, изберут ли, полковник? – снова обратился Корецкий к Гурану. – Какое твое предвидение?
Теперь левая рука его величественно лежала на эфесе сабли. Пистолет покоился за поясом. Подбородок гордо вскинут.
– Не сомневайтесь, господин Корецкий. Не стоит терять время. Казаки – народ нетерпеливый. Вон и лейтенант д’Артаньян пришел, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. Как бы от французского командования, которое в выборы наказного атамана вмешиваться не собирается. Таковой была договоренность с самим его высокопреосвященством кардиналом Мазарини.
– Я послан комендантом крепости Дюнкерк, – подтвердил д’Артаньян. – Французским комендантом, как вы понимаете. Мы будем рады приветствовать в вашем лице полковника казачьего войска, наказного атамана, или как бы вас там ни называли…
– Ну, что ж, если казачья громада просит, а французское командование одобряет… – еще больше приосанился Корецкий. – Я согласен предстать перед ней и выслушать ее предложения.
– Еще бы! Там будут очень интересные предложения, – проворчал Архангел и, по своей неизменной привычке, провел рукой по шее, словно все ослаблял, ослаблял, но никак не мог окончательно ослабить душившую его петлю.
31
Осушив свой бокал, граф де Бельфор мечтательно взглянул на принесенную Кара-Батыром бутылку. Диана поняла его и поставила бутылку с остатками напитка в шкаф.
– Завтра же прикажу слуге привезти вам два десятка бутылок гасконского. Вижу, оно пришлось вам по вкусу. К тому же мне известно, что финансовые дела ваши пошатнулись. Когда я уйду, в соседней комнате вы найдете небольшой кошелек, оставленный моим слугой. Не удивляйтесь его содержимому. У вас будут еще какие-то просьбы ко мне?
– Вы божественно щедры, графиня. Мне, старику…