– Но готовыми быть надо, – резонно возразил я.– С вооруженными, да когда фитиль у пищали горит, они куда сговорчивее станут.
– И то верно,– одобрила Марья.– А я тогда покамест молитву вознесу. Есть у меня заветная, про запас.
– Исусу Христу или Деве Марии? – равнодушно поинтересовался я.
– Те для меня больно высоко сиживают – пока дойдет... да и дойдет ли. Я хоть вреда не творю, да старое все одно попомнят. Нет уж, тут к своим ближним надобно.
– Тогда Перуну? – проявил я познания в славянской мифологии.
– Сказано же – нам ныне не битва нужна, а удача. Она же, милая, у иного бога за пазухой сидит. Да и не ведаю я слов к Перуну – не учена тому. А вот ежели Авося позвать, тут толк может и выйти. Слыхал про таковского?
Я припомнил рассказы дядьки и одно из его любимых выражений и, усмехнувшись, осведомился:
– Что ж ты ему скажешь? Мы с тобой одной крови – ты и я, так, что ли?
– Будешь насмешничать – вовсе ничего не выйдет,– проворчала Марья,– а про кровь вовремя мне напомнил. Ежели с нею, то непременно услышит. Лишь бы помочь захотел,– вздохнула она, оценивающе покосилась на меня, после чего потребовала: – Длань давай.
– А как я стрелять буду? И с саблей...– запротестовал я, но Марья была непреклонна:
– От пяти капель сил не убудет, а более и ни к чему.
Пришлось подставить руку. Надрез Марья сделала с мастерством хирурга – быстро, аккуратно и почти безболезненно. Да и насчет капель тоже не солгала – ровно пять упало на деревянные палочки, выложенные ею в замысловатый узор, больше напоминающий некий зигзаг молнии, после чего принялась нараспев произносить какие-то странные, загадочные слова. Мне за все время пребывания здесь ни разу не доводилось слышать ничего подобного. Смысла в них не было, да и вообще – слова ли это были? Скорее уж они напоминали некий зов – печальный, но в то же время отчаянно требующий помощи, причем немедленно. Во всяком случае, интонации в голосе Марьи были именно такими.
Меж тем на дороге показались бегущие мужики. Я вынырнул из-за сугроба и высоко поднял в руке пищаль, лелея надежду, что разбойники, кто их знает, убоятся огнестрельного оружия, которого у них самих вроде не имелось.
Демонстрация ручницы возымела действие – бравая пятерка шарахнулась назад, но, увы, ретировалась не совсем, поскольку приглушенные голоса продолжали до меня доноситься и, к сожалению, не удалялись.
Марья к тому времени тоже умолкла, шепнув:
– Таперь токмо ждать остается да верить, что подсобит.
– Угу,– промычал я, продолжая лихорадочно размышлять, что еще можно сделать.
Лучше всего было бы затеять переговоры, но как? И потом, не покажется ли им моя попытка вызвать на беседу кого-то из банды проявлением слабости или трусости? Тогда одними деньгами, которыми я с радостью бы пожертвовал – невелик убыток, всего пять рублей,– не отделаешься. А отдавать пищаль и саблю и оставаться безоружным, полагаясь на бандитскую жалость,– нет уж, дудки.
«Хотя они же не отморозки, могут и сдержать слово»,– мелькнуло в голове, но я тут же отогнал от себя эту мысль. Вооружать бандитов, как ни крути, последнее дело.
Но, как ни удивительно, те после недолгого совещания сами выбросили белый флаг переговоров. Я глазам своим не поверил, когда увидел тряпицу, насаженную на палку, и даже протер снегом лицо – не померещилось ли. Да нет, судя по тому, как отчаянно машет ею из стороны в сторону один из бандитов, и впрямь разбойный народец решил договориться.
Ну коль так...
– Иди сюда! – крикнул я.– Да не бойся, не трону.– И, повернувшись к Марье, заметил: – Никак и впрямь тебя наверху услыхали, если только... Ты, пока я с ним говорить стану, по сторонам поглядывай. Боюсь, не хитрость ли это. Один зубы заговаривает, а остальные с боков подкрадутся.
Мужик, причем вроде бы тот самый, что стоял на дороге, шел с видимой опаской, но грамотно – топал медленно, выставив пустую руку вперед, резких движений не делал, словом, создавалось впечатление, что он в таких вещах далеко не новичок.
Выглядел он достаточно молодо – если бы не небольшая бородка, слегка его старившая, да чумазое, в какой-то саже или копоти лицо, то я бы вообще решил, что приближающийся бандит почти мой ровесник, а если и старше, то никак не больше чем на пару-тройку лет.
– Давай добром договоримся,– предложил тот, остановившись в трех шагах от меня.– Ты нам деньгу, что у тебя есть, припасы и пищаль с саблей, а сам чеши дальше со своей старухой. Иначе...– угрожающе протянул он.
– А что иначе? – хладнокровно осведомился я.– Вас пятеро. Одного положу сразу. К тому же у меня в ручнице дробь – могу и нескольких.
– Дробью-то? – недоверчиво хмыкнул разбойник.
– Убить не убью, а изувечить – запросто,– пояснил я.– Выходит, троих нет. А с саблей против оставшихся двоих уж как-нибудь устою. К тому ж у меня не один заряд, так что пуль на всех хватит. Вон смотри, весь увешан,– ткнул я в свою берендейку.
– А кто ж тебе время на заряжание даст? – возразил разбойник.– Это ж пищаль, а не автомат Калашникова.
– Чего?! – выпучил я глаза.
– Да ты все равно не поймешь,– отмахнулся бандит.– Короче, лучше давай по-хорошему добазаримся.– И осекся, вытаращив глаза на выставленный мною напоказ «атлантик».– Ты кто? – жалобно протянул он.
– Конь в пальто! – беззлобно рявкнул я, широко улыбаясь.– Тебя как звать-то, бандит?
– Алеха Юрод, то есть Алексей,– смущенно поправился он.– А ты... за мной? – спросил он и, не дожидаясь ответа, шмякнулся прямо в санную колею.– Господи, наконец-то!
– Так вы чего енто, старые знакомцы, что ли? – не поняла Марья.
– Что-то вроде того,– кивнул я.– Из одной далекой страны, где случайно встречались. Но ты все равно бдительность не ослабляй.
– Бдю, бдю,– послушно закивала Марья, заверив: – У меня очи зоркие – ежели что, дак я непременно угляжу.
– А ты вставай-ка, и отойдем в сторонку, чтоб не мешать даме,– предложил я Алехе и порекомендовал: – Да радоваться пока погоди.
Спустя десять минут я знал об Алехе все или почти все.
История его была простая и безыскусная. Будучи одним из рабочих в бригаде по осушению болота, он по причине своего неуемного любопытства после появления близ камня некоего туманного облака решил забрести туда – приспичило, видите ли, а тут удобно – никто не увидит, если и выйдет следом.
Вообще-то для таких дел существовало специально вырытое отхожее место, отгороженное досками, но там было грязновато, да и вляпаться можно, ночь ведь. Вот он и подался прямо в противоположную сторону, благо что до клубившегося тумана идти было примерно столько же, сколько и до наспех сколоченной будки.
– По грудь зашел, не дальше,– простодушно рассказывал Алексей,– трусы приспустил, присел и чую – холодно. Оказывается, я свою голую задницу прямо в снег опустил. Вот, думаю, угораздило меня отыскать в июле месяце одну-единственную не растаявшую кучу, да еще и усесться в нее. Приподнялся, чтоб перейти немного, а тут сугробы повсюду. И холодрыга – зубы стучат. Что за наваждение?! Да ну ее, думаю, пойду лучше в будку. Встал, по сторонам огляделся – а тут ничего и никого. Я туда-сюда побегал – тишина. Только луна светит и волчий вой где-то вдалеке. Эх и напужался. А одежды-то всего ничего – трусы, майка да берцы на босу ногу. Хорошо хоть, что штаны от камуфляжа напялил перед тем, как из вагончика выйти, а то вообще бы труба. Чего делать – сам не пойму...