– Дак заметят подмену-то. Разные ж они! – воскликнула Мария. – Хучь один-два, да в сомнении будут.
– Это ваше материнское сердце заметило бы, – терпеливо объяснял иезуит. – Там будет не до того. Во-первых, его мало кто знает в лицо, да и те, кто видел несколько раз, могли узрить его разве что мельком. К тому ж сходство мальчиков, повторяю, просто разительное. Можно сказать, что мой Ивашка – это второй Дмитрий.
Царевич при этих словах отпрянул от двери. Он и до этого смутно догадывался, о ком идет речь, но после того, как лекарь назвал имя его друга, сомнений уже не было. Да, вместо него собирались убить именно его лучшего, закадычного друга, с которым было так весело, так интересно играть.
«Что же делать, что предпринять?» – Мысли царевича путались, нервный озноб охватил его, он весь дрожал с головы до пят, но потом, пересилив себя, вновь приник ухом к двери.
– А вправду ли так надежно то место? – раздался вновь голос его матери.
– Исключительно надежно. К тому же недалеко отсюда. Впрочем, это роли не играет, поскольку, где оно именно, я не скажу, щадя ваше чуткое сердце. Поверьте, это просто необходимо, а видеться кому-то с ним первое время будет крайне опасно – как для вас самих, так и для него. Вначале надо взять Москву.
– Глупость глаголешь, – прохрипел Михаил. – Как енто мы ее возьмем? Для этого со всей Руси войска собирать надобно.
– Ну я же объяснял. Как только мы двинемся, туда же подойдет и крымский хан.
– И ему не взять, – вмешался Григорий. – Москва каменная, чай. Поди одолей.
– Не так давно, при отце царевича Иоанне Васильевиче, это тем не менее удалось. К тому же он будет идти с благой целью – не жечь, грабить и убивать, а покарать Годунова и его приспешников за подлое убийство.
– Так ему и поверили, – вновь раздался голос Григория. – У московлян, чай, голова на плечах имеется, а не котел чугунный. Когда татары без крови и грабежей приходили? Сказки.
– Верно, – голос Симона стал совсем мягким и вкрадчивым, – но для того, чтобы была вера, вы подступите с другой стороны. Вдобавок и в самой Москве о том же злодеянии учнут бегать и кричать некие людишки. Во многих головах появится определенное смущенье. Тем мы и воспользуемся. И еще одно. Я доподлинно знаю, что спустя два-три дня всего опосля случившейся якобы гибели царевича… якобы гибели, – настойчиво повторил он всколыхнувшейся было царице, – в Москве начнутся большие пожары, причем сразу в нескольких местах.
– Откель же они возьмутся? – раздался недоверчивый голос Михаила.
– А это уж мои заботы, – усмехнулся лекарь.
– А коли дожди о ту пору будут?
– Потому и в нескольких местах. Хоть в одном месте, но пожар займется, а нам и этого хватит.
– А как же потом царевича покажем? Как объясним? – сызнова недоверчиво вопросил Михаил.
– Скажем, что Битяговский ошибся да по схожести другого извел, а царевич отделался лишь тяжкими ранами. Сделать шрамы да рубцы – невелика сложность, в этом, равно как и во всем остальном, вы можете смело положиться на меня.
– Ох, боюсь я чегой-то, – вздохнула царица.
– Не стоит, – резко сменил тон иезуит. – Бояться надо, чтоб Битяговский и впрямь нас не опередил. Помыслите лучше об этом. Или, на ваш взгляд, он и вправду прибыл только для вашего пущего ущемления да унижения? Есть у него, помимо сего, и тайный указ, дабы скорым образом извести царевича…
– Ох! – вздрогнула испуганно царица.
– Откель же ты ведаешь про сию тайну? – усомнился Григорий.
– Есть у меня человечек в Москве, – уклончиво ответил иезуит. – Он достаточно надежен, потому что я в свое время спас жизнь его сыну. Так вот он сказывал, что с дьяком, перед самым отъездом его сюда, тайно беседовал сам светлейший боярин всея Руси… – И после некоторой паузы добавил, будто гвоздь вколотил: – Годунов.
– Бориска?! – ахнул Григорий.
– Именно, – печально кивнул головой иезуит. – Более того, всех людишек, что с ним приехали, подбирал его родственник, боярин Семен Годунов.
– Тот, что сыском ведает, – хрипло выдохнул Михаил.
– Ой-ой-ой, – начала подвывать царица.
– Цыц, баба! – рявкнул на нее Григорий и обратился к иезуиту: – Стало быть, дело ясное. Надо поспешать. Но смотри, Симон, не подведи.
– К сожалению, придется выждать еще пару месяцев. Примерный срок – середина или конец мая. Раньше нельзя. Кызы-Гирей двинется на Москву, только когда в степи вырастет трава для коней его воинов, а без него затевать это дело невозможно.
– А как не двинется? – переспросил Михаил.
– Исключено. У него тоже имеются свои интересы. Уговор был меж нами твердый. К тому ж когда еще ему представится такой удобный случай.
– А как до тех пор изведут они мово сыночка? – испуганно вопросила царица.
– Ну-ну. Не стоит опасаться. Слуги у вас верные, запоры надежные. К тому же они постараются умертвить его так, чтобы самим остаться чистенькими, а это сделать трудно. Разве токмо ядом, дак у него имеются мамки да кормилицы. Пущай каждую еду, что назначена для царевича, беспременно пробуют, вот и все. К тому же осталось-то всего пару месяцев.
– Ну, Симон, быть посему, – кашлянул Михаил. – Верно, Григорий?
– Знамо, так, – откликнулся тот.
– И хотелось бы, чтобы никто из вас не забыл про уже обещанное мне Афанасием Федоровичем, – напомнил иезуит.
– Ежели все сполним, как задумалось, так от обещанного тебе, про что ты нам тут толковал, не отступимся. В ентом даже не сумневайся. Дадим тебе и почету, и богатства, и церкви дозволим возводить иноземные. Словом, препятствий чинить ни в чем не станем. Лишь бы оно… сполнилось, иначе… – Михаил Нагой помотал кудлатой головой, но договаривать не стал – и без того всем было понятно, что в случае неудачи светили царские подвалы да остроги, а в них пыточные и всякое прочее.
– Только уж чтоб не отступаться, – предупредил иезуит.
– Да нам и деваться некуда – куда ни кинь, всюду клин, – внезапно добавил Григорий. – Куда уж отступаться, когда Битяговский ныне за саму глотку ухватить норовит. И расходы, дескать, у нас велики, и зажрались совсем, и подати царю… тьфу. Скоро вовсе, ежели так дальше пойдет, с гладу помрем все. Так что терять, стало быть, неча, а найтить, можа, и найдем.
Они все шумно поднялись с лавок, и Дмитрию не миновать было быть замеченным, но тут Григорий предложил выпить за успех великой задумки да за погибель проклятого Бориски и всего его племени.
Мальчик, не чуя под собой ног, бросился назад, к лестнице. Юркнув под теплое одеяло – никто так и не проснулся, сонный порошок действовал надежно, – он только теперь ощутил, как продрог, стоя под дверью и слушая тайную беседу. Ноги совсем закоченели, да и руки, которыми он на ощупь искал в бадейке ковшик и пару раз погрузил в холодную воду, тоже окончательно заледенели.