Его коммуникабельность с иностранцами сослуживцы часто считали за смелость опытного профессионала. Он был контактен, коммуникабелен, словоохотлив, считался балагуром в незнакомой компании. Быстро сходился с заинтересованными им людьми.
Находясь же в Москве, шпион категорично отвергал такую стратегию в операциях по связи, как личные встречи, а широко применял закладки в тайники, хотя сам тайники никогда не изымал — категорически запрещал это делать американцам.
Как уже говорилось выше, он активно практиковал «сброс-выстрел» собранной секретной информации на американское посольство, используя портативный импульсный передатчик. Именно такие способы поддержания связи с представителями ЦРУ в Москве позволяли ему уходить от прямых с ними контактов. Оберегали его от глаз наружной разведки и в какой-то мере успокаивали военных контрразведчиков — объект в длительных паузах не проявлял себя, что позволяло военным контрразведчикам иногда склоняться к мысли, что он не работает на противника.
Когда Поляков находился в Москве, он часто вспоминал слова, сказанные еще в США одним из сотрудников ЦРУ на конспиративной встрече перед его возвращением в Советский Союз:
— Запомни, Дмитрий, русские обожают ругать свою страну, свою власть, своих вождей, свои порядки, но не терпят, когда это делают иностранцы. Не будь чистюлей, оставайся, как все, но не переходи границу дозволенного, — чистоплюй, привередливый человек, отстраняющийся от неприглядных сторон жизни, так же подозрителен, как и тот, который настроен к своей стране как критикан.
* * *
Однако Поляков с выгодой для себя нередко пользовался этими полюсами, когда нужно было приблизить, расположить какого-то интересного ему человека к себе. Все зависело от обстоятельств и сущности субъекта.
Хорошо изучив печальный опыт работы американцев с проваленными практически по их вине агентами ЦРУ подполковником Поповым и полковником Пеньковским, на которых советская контрразведка вышла через их посольские связи, третий «П» — Поляков сделал крен в сторону безличных контактов со своими боссами.
В работе по отбору шпионской информации он тоже подходил избирательно, понимая, что выдать чужой секрет, к которому допущены и другие люди, есть, естественно, предательство. Но оно, это предательство, всегда прикрыто шеренгой стоящих рядом с секретом секретоносителей, которыми в первую очередь заинтересуются органы госбезопасности, а вот выдать свой секрет, к которому допущен лишь ты, — это глупость, граничащая с самоубийством через элементарный провал. Он эту аксиому твердо усвоил и придерживался ею на протяжении всей преступной деятельности, что затрудняло прямой выход контрразведки на оборотня.
Но, после того как начала рваться нелегальная сеть и сыпаться агентура ГРУ в США, военная контрразведка КГБ начала активный поиск возможного предателя.
Однако тогда Поляков опять в список подозреваемых лиц не попал. Оказался он в поле зрения несколько позже по признакам возможного причастия к утечке секретных данных — «чужого секрета». Факт самого предательства был очевидным, но и здесь подозреваемый выпал через редкое сито военной контрразведки, которой он показался незначительной, мелкой случайностью, как уже упоминалось ранее, в списке более колоритных фигур в оперативном плане.
* * *
И все же военная контрразведка постоянно шла за ним по пятам, понимая, что пули предательских сливов информации противнику страшнее пуль свинцовых, тем более в разведке. Такая объективная оценка опасности оборотня в системе ГРУ заставляла оперативников шевелиться.
В ходе проведения оперативно-технических мероприятий чекистами было зафиксировано, что генерал-предатель чувствовал их дыхание где-то рядом и замирал, прекращая всякие телодвижения: сидел больше дома или занимался перестройкой дачи.
Ему часто сопутствовала удача, но, к сожалению, были в деятельности оперативников субъективные и объективные моменты, в результате которых ему долго удавалось оставаться неразоблаченным.
Именно в этот период автор беседовал с одним из его сослуживцев и соседей по даче. По своей инициативе он рассказывал, что Поляков с остервенением взялся за переустройство дачного домика.
— Целые дни возится с деревяшками. Пилит, строгает, прибивает, — рассказывал словоохотливый коллега. — В Москву не хочет выезжать и прямо заявляет, что она его страшит.
— Почему?
— Он ее ненавидит — грязную, шумную, бестолковую…
После этого штриха, дабы не заострять внимание на Полякове, разговор перешел на другие темы.
Эта небольшая деталь говорила о многом — Поляков боится Москвы, боится показываться в городе, где жил в прекрасно обустроенной квартире.
Кровь жертв предателям не снится…
Из газет
В бытность работы по обезвреживанию агента ЦРУ Полякова в ходе проведения агентурно-оперативных и оперативно-технических мероприятий, перечитывая протоколы его допросов, автора особенно потрясли признания «крота» о сдаче известной ему мужественной женщины — капитана ГРУ и легализованного в США нелегала военной разведки.
Итак, первой в этом списке героев хочется назвать именно женщину — Марию Дмитриевну Доброву, действовавшую в США под псевдонимом «Мэйси».
Она родилась в 1907 году и с юности проявила необычные способности к языкам, обладала музыкальным слухом и красивым тембром голоса. Легко овладела английским, французским языками, стала изучать немецкий язык и, получив музыкальное образование, решилась выступать на профессиональной сцене.
Ей, как талантливой певице, прочили блестящее будущее. Ей рукоплескали залы. Она радовалась жизни с перспективой видеть себя чуть ли не Надеждой Васильевной Плевицкой, чьей манере пения она несколько подражала. Мечтала ездить по России, как это делала знаменитая певица, и давать концерты.
А потом вспыхнула большая любовь. Свито семейное гнездышко с любимым человеком, рождение сына, казалось, ее ждет безоблачная и счастливая жизнь. Но все рухнуло в течение нескольких месяцев: заболевает и умирает супруг, а вслед за ним и ребенок. От неутешного горя она теряет голос. Она страдает. Она ищет себя в этом «подлунном мире» и не находит.
Вскоре начинается война в Испании. Мария решается на поступок — она рвется туда и добивается своего: в 1937–1938 годах Доброва в качестве добровольца участвует в войне на стороне республиканцев вместе с тысячами таких же добровольцев-соотечественников. К сожалению, в этой гражданской битве побеждает Франко при огромной помощи Гитлера.
Вернувшись, Мария учится и работает переводчицей. Но с началом Великой Отечественной войны идет работать простой санитаркой в один из ленинградских госпиталей. Убирает, моет полы, перевязывает и утешает раненых. Иногда тихонько поет, а вернее, рассказывает им любимые песни. Знакомый режиссер Леонид Трауберг, услышав об этой истории, берет ее за основу фильма под названием «Актриса», созданного в 1943 году.