Прошло еще полгода. Егор очень изменился, словно другим человеком стал. Еде тот мальчик, за дрожанием ресниц которого Алена наблюдала, пока он спал? Еде его улыбка, солнечные зайчики в глазах, открытый смех? Егор стал каким-то мрачным, молчаливым, словно что-то разъедало его изнутри. Они по-прежнему жили под одной крышей, но теперь это было сосуществование вынужденных соседей по коммуналке, а не семья. Алена не смогла бы вспомнить, когда они в последний раз были близки.
Те редкие ночи, которые Егор проводил дома, он спал на раскладном диване в кухне. «Это чтобы тебя не беспокоить, у меня бессонница», – говорил он, целуя ее в лоб. Он надолго запирался в ванной с мобильным телефоном и часами с кем-то ворковал, и иногда из-за двери раздавался его смех, и еще однажды Алена не выдержала, подкралась и прижала ухо к двери, и то, что она услышала, было как пощечина. «Да, милая… Я тоже не могу дождаться. Но ты же знаешь мою ситуацию… Зато завтра мы увидимся, я снова смогу тебя обнять…»
Алена чуть на пол по стене не осела, перед глазами заплясали радужные полукружья, ей стало так душно, что захотелось разорвать футболку на груди, чтобы кожей чувствовать наличие воздуха вокруг. Насколько же трудно было ей не выдать себя, когда муж вернулся в кухню и как ни в чем не бывало попросил налить ему чаю и положить кусочек шарлотки с грушей, которую она нарочно испекла, имитируя перед самой собою наличие семьи и очага.
Но на следующий день она все-таки сорвалась. И сделала то самое запретное, о чем Егор предупредил ее в ночь, когда они пили сангрию на крыше. Алена и сама себе не смогла бы объяснить, зачем ей знать детали, – ведь и так все понятно, и ей, архитектору, ничего не стоит собрать этот пазл. Но все-таки, увидев на кухонном столе забытый Егором телефон, Алена сомневалась всего несколько секунд, а потом коршуном набросилась на маленькую «Нокию». Она знала, что муж не расстается с телефоном ни на минуту, может возвратиться в любой момент, и если она хочет узнать, к кому теперь обращена его улыбка, у нее есть единственный шанс.
Дрожащие пальцы не попадали по кнопкам, но все-таки тех пяти минут, что ему потребовались на возвращение за телефоном, ей хватило, чтобы вычислить абонента по имени «Даша», которому уходило большинство эсэмэсок мужа. Переписала телефон этой Даши на обрывок салфетки. И даже успела прочитать несколько сообщений. Два – входящих, Даша эта прислала ему свои фотографии.
Она оказалась ничем не примечательной шатенкой с простым открытым лицом, совсем не похожей ни на архетип «коварной разлучницы», ни на женщин, на которых Егор обычно смотрел чуть дольше, чем на остальных. Алена знала, что мужу всегда нравились хрупкие и гибкие брюнетки – что-то среднее между царицей Клеопатрой, какой ее видели кинорежиссеры, и Вайноной Райдер – нечто такое белолицее и большеглазое, с хрупкими ключицами и тяжелыми томными веками. С другой стороны, и сама Алена фам фаталь не была, и даже спустя те семьсот с чем-то дней, что они с мужем провели вместе, в их окружении все еще находились те, кто качал головой: «Ну что же он все-таки в этой серой мыши нашел…»
И еще одну эсэмэску успела прочитать – в папке «Исходящие» – да какую! Егор назначал Даше свидание – в полночь, на крыше какого-то дома. Писал, что они встретятся прямо там, и чтобы Даша не удивлялась странности выбора – крыша-то находилась чуть ли не в Бутове. Но в современной Москве почти не осталось незапертых крыш. Как это было в его стиле! Алена словно получила удар под дых.
– Ален, телефон мой не видела? – Запыхавшийся муж, которому вечно было лень дожидаться лифта, появился в дверях кухни. – Забыл, кажется.
Кто бы знал, чего стоило ей оставаться спокойной и беспечной.
– Телефон? Ах, да вот же он, на столе лежит… Слушай, а ты сегодня допоздна работаешь? Может, в кино сходим? Давно не были…
– Заяц, давай не сегодня. Устаю я очень. В субботу сходим куда-нибудь, клянусь. Ну все, я побежал. – И даже не взглянув на жену, умчался, такой весь из себя задумчивый и предвкушающий.
Алена позвонила на работу и соврала, что заболела.
– Может, тебе привезти чего? У тебя голос как у трупа, – заволновалась коллега.
– Все есть, не переживайте… Завтра появлюсь.
Впрочем, желание одиночества – это был первый порыв, о котором она пожалела уже спустя четверть часа. Потому что одно дело – погрузиться в спокойный ток будничных дел и совсем другое – существовать в этой ничем не заполненной реальности, которая усмехается в твое лицо со всех сторон и в которой каждая минута длится тысячу лет.
Алена чувствовала себя переполненной ядом чашей, и ей нужен был хоть кто-то – излить хоть в кого-то эту тоску. Был бы у них кот – она бы усадила его на колени и все рассказала бы коту. Был бы у нее личный дневник – она бы исписала его от корки до корки. Был бы друг – она бы бросилась на шею другу. Но социальные связи всегда давались ей с трудом.
В далеком детстве мать водила Алену к продвинутому по советским меркам психиатру, степенной даме в огромных очках, и та, вроде бы, заподозрила в тихой неприветливой девочке синдром Аспергера. Дала Алениной матери направление в какую-то экспериментальную лабораторию – пройти тесты. Но мать никуда Алену не повела, испугалась. «Они напишут свои диссертации и пошлют тебя на фиг, а у тебя на всю жизнь будет печать, потом ни в институт хороший не поступишь, ни на работу нормальную не устроишься!» Если синдром Аспергера и был, то в легкой степени – она же адаптировалась, как-то устроила жизнь. Но вот друзьями так и не обзавелась, и это почти никогда ее не беспокоило.
Она вышла в супермаркет, купила бутылку вина и каких-то фруктов. Привычки топить тоску в бокале у Алены не было, но многочисленные образчики массовой культуры свидетельствовали, что это часто помогает.
Выпила один бокал – ничего, выпила второй – даже еще тоскливее стало. После четвертого она включила Сезарию Эвору, накрасила губы фиолетовым и решила: надо ехать туда. Она поедет на крышу, встретит влюбленных и поговорит с ними на месте преступления.
И вот той ночью такси уносило ее в незнакомый далекий район, и странным было то, что Алена совсем не нервничала. На ней были янтарные бусы, а во внутреннем кармане, у сердца, она держала флягу, наполненную вином. Кто бы знал, что уличать – это так легко.
– На свидание едете? – решил заговорить с ней водитель.
– Почему вы так решили?
– Ну как… Нарядная такая… И нетрезвая..
– Можно сказать, и на свидание.
Она отвернулась к окну, но водителя это ничуть не смутило, и он принялся рассказывать о том, что современная молодежь свихнулась, одни развлечения на уме; вот у него сын был умницей и даже выиграл городскую олимпиаду по математике, а в итоге ему уже под сорок, ни жены, ни дома, ни детей, носит драные джинсы и знакомится в барах не пойми с кем, что неудивительно, потому что разве встретишь приличную бабу в ночном питейном заведении?
Под его умиротворяющий бубнеж Алена даже задремала и опомнилась, только когда он потряс ее за плечо: