В щели между пыльными портьерами сверкает молния.
Мать и две девочки берутся за руки, взяв в кольцо круглый дубовый стол. Крозье замечает, что кружевная салфетка на столе пожелтела от времени. Все три закрывают глаза. Пламя единственной свечи трепещет при ударе грома.
— Есть тут кто? — спрашивает шестнадцатилетняя Маргарет.
Громкий удар. Не гром, но резкий стук, словно кто-то долбанул по столу деревянным молотком. Руки всех присутствующих покоятся на столе, на виду.
— О Господи! — вскрикивает мать, явно готовая вскинуть руки и в страхе зажать рот.
Две дочери крепко держат ее, не давая разорвать круг. Стол покачивается от их усилий.
— Сегодня вы — наш проводник? — спрашивает Маргарет. Снова громкий СТУК.
— Вы пришли, чтобы причинить нам зло? — спрашивает Кэти.
Два СТУКА, даже громче предыдущих.
— Вот видишь, мама? — шепчет Мегги. Снова закрыв глаза, она спрашивает театральным шепотом: — Вы — тот самый добрый мистер Сплитфут, который общался с нами вчера ночью?
СТУК.
— Благодарим вас за то, что вчера вы убедили нас в реальности своего существования, мистер Сплитфут, — продолжает Мегги. Она говорит так, словно находится в трансе. — Благодарим вас за то, что рассказали маме подробности, касающиеся ее детей, назвали возраст каждого и упомянули про шестого ребенка, который умер. Вы ответите на наши вопросы сегодня?
СТУК.
— Где экспедиция Франклина? — спрашивает маленькая Кэти.
ТУК-ТУК-ТУК-тук-тук-тук-тук-ТУК-ТУК-тук-ТУК-ТУК…
Стук продолжается с полминуты.
— Это и есть Спиритический Телеграф, о котором вы говорили? — шепчет мать.
Мегги шикает на нее. Стук прекращается. Крозье видит, словно проницая взглядом сквозь деревянную столешницу и шерстяную ткань юбок, что обе девочки обладают феноменальной подвижностью суставов и по очереди щелкают пальцами ног. Удивительно громкий звук для таких маленьких пальчиков.
— Мистер Сплитфут говорит, что сэр Джон Франклин, которого, как пишут в газетах, все ищут, пребывает в добром здравии и находится со своими людьми, которые тоже пребывают в добром здравии, но очень напуганы, на кораблях во льдах возле острова, расположенного в пяти днях плавания от места, где они зимовали в первый год путешествия, — нараспев говорит Мегги.
— Там, где они сейчас, очень темно, — добавляет Кэти. Снова раздается частый стук.
– Сэр Джеймс просит свою жену Джейн не тревожиться за него, — переводит Мегги. — Он говорит, что скоро встретится с ней — на том свете, если не на этом.
– О Господи! — снова восклицает миссис Фокс. — Мы должны позвать Мери Редфилд и мистера Редфилда, и Лию, конечно, и мистера и миссис Дьюслер, и миссис Хайд, и мистера и миссис Джуел…
— Т-ш-ш! — шипит Кэти.
ТУК-ТУК-ТУК, тук-тук-тук-тук-тук-тук, ТУК.
— Проводник не хочет, чтобы ты разговаривала, когда Он ведет нас, — шепчет Кэти.
Крозье стонет и грызет кусок кожаного ремня. Спазмы, начавшиеся в желудке, теперь превратились в мучительные конвульсии, сотрясающие все тело. Он то дрожит от холода, то сбрасывает одеяло, обливаясь потом.
Он видит мужчину, одетого по-эскимосски: меховая парка, меховые сапоги, меховой капюшон, как у леди Безмолвной. Но мужчина стоит на дощатой сцене перед рампой. На заднике за ним нарисованы лед, айсберги, зимнее небо. Сцена усыпана фальшивым белым снегом. На ней лежат четыре распаренные собаки с высунутыми языками, похожие на лаек гренландских эскимосов.
Бородатый мужчина в толстой парке говорит со своего испещренного белыми крапинками помоста: «Сегодня я обращаюсь к вашей человечности, а не к вашим кошелькам. — Американский акцент мужчины режет Крозье слух так же немилосердно, как акцент девочек. — И я ездил в Англию, чтобы поговорить с самой леди Франклин. Она пожелала удачи нашей следующей экспедиции — которая, разумеется, состоится только в том случае, если мы соберем необходимую для ее снаряжения сумму денег здесь, в Филадельфии, и в Нью-Йорке, и в Бостоне, — и говорит, что сыны Америки окажут ей великую честь, коли вернут домой ее мужа. И потому сегодня я взываю к вашей щедрости, но только во имя человечности. Я обращаюсь к вам от имени леди Франклин, от имени ее пропавшего мужа — и в твердой надежде принести славу Соединенным Штатам Америки…»
Крозье снова видит мужчину. Бородатый парень уже снял парку и лежит голый в постели в нью-йоркском отеле «Юнион» с очень молодой голой женщиной. Ночь сегодня жаркая, и они отбросили одеяла в сторону. Упряжных собак нигде не видать.
— При всех своих недостатках, — говорит мужчина — тихим голосом, поскольку окно открыто в нью-йоркскую ночь, — я, по крайней мере, любил тебя. Будь ты императрицей, дорогая Мегги, а не маленькой, никому не известной девочкой, занимающейся темным и сомнительным ремеслом, было бы то же самое…
Крозье осознает, что молодая обнаженная женщина — это Мегги Фокс, только несколькими годами старше. Она по-прежнему привлекательна на жеманный американский манер.
Мегги говорит голосом, гораздо более звучным и глубоким, чем девчоночий повелительный голос, недавно слышанный Крозье:
— Доктор Кейн, вы знаете, я люблю вас…
Мужчина трясет головой. Он взял трубку с ночного столика и теперь вытаскивает руку из-под головы девушки, чтобы набить трубку табаком и раскурить.
– Мегги, дорогая, я слышу эти слова, слетающие с твоих маленьких лживых уст, и рад бы поверить им. Но тебе не подняться выше своего положения, дорогая. У тебя есть много достоинств, ставящих тебя выше твоего ремесла, Мегги… ты изящна, привлекательна и при другом воспитании была бы невинной и бесхитростной. Но ты не достойна моего постоянного внимания, мисс Фокс.
– Не достойна… — повторяет Мегги.
– У меня другие цели в жизни, дитя мое, — говорит доктор Кейн. — Не забывай, у меня есть свои амбиции, как у тебя и твоих жалких сестер и матери есть свои. Я также предан своему делу, как ты, бедное дитя, предана своему — если, конечно подобные дурацкие представления с вызыванием духов можно назвать делом. Просто помни, что доктор Кейн, исследователь арктических морей, любил Мегги Фокс, устроительницу спиритических сеансов.
Крозье просыпается в темноте. Он не знает, где он находится и в каком времени. В каюте темно. Похоже, весь корабль погружен во тьму. Шпангоуты стонут — или то эхо его собственных стонов, испущенных за последние часы и дни? Очень холодно. Теплое одеяло, которым, он смутно помнит, его накрыли Джопсон и Гудсер, теперь такое же влажное и ледяное, как простыни. Лед сдавливает корабль. Корабль продолжает стонать в ответ.
Крозье пытается встать, но он слишком слаб и истощен, чтобы пошевелиться. Он едва в состоянии двигать руками. Боль и видения накатывают на него мощной волной.