Велев Ллойду левой рукой накладывать мазь на ожоги, а правой держать фонарь поближе, Гудсер промыл раны, стянул края разорванных мышц и наложил швы где мог. Если огонь успел своевременно остановить кровотечение, вполне возможно, в теле второго лоцмана осталось достаточно крови, чтобы он сумел выжить.
В лазарет вносили других пострадавших, но только с ожогами — порой серьезными, но не представлявшими угрозы для жизни, — и теперь, когда Гудсер оказал Коллинзу первую помощь, он повесил фонарь на медный крюк над столом и велел Ллойду заняться остальными: промывать ожоги водой, накладывать мазь и повязки.
Он уже заканчивал с Коллинзом — давал очнувшемуся и пронзительно кричавшему мужчине опиум, чтобы тот заснул, — когда заметил капитана Фицджеймса, стоявшего рядом.
Капитан был весь в крови и копоти, как и врач.
— Он будет жить? — спросил Фицджеймс.
Гудсер положил скальпель на стол и развел руками, словно желая сказать: «Одному Богу известно». Фицджеймс кивнул.
— Пожар потушен, — сказал капитан. — Я подумал, вы должны знать.
Гудсер кивнул. За последний час он ни разу не вспомнил о пожаре.
– Ллойд, мистер Даунинг, — сказал он. — Будьте добры, перенесите мистера Коллинза вон на ту койку, что стоит ближе всех к передней перегородке. Там самое теплое место.
– Мы потеряли весь инвентарь из кладовой плотника, — продолжал Фицджеймс, — а также значительную часть продуктов, хранившихся в упаковочных клетях в носовой части, и запасов муки в мучной кладовой. По моим оценкам, треть остававшихся у нас консервов и провианта в бочках погибла в огне. И мы уверены, что трюм сильно пострадал от пожара, хотя туда еще не спускались.
– Как начался пожар?
– По всей видимости, Коллинз или один из его людей уронил фонарь, когда зверь внезапно выпрыгнул из люка, — сказал капитан.
— А что случилось с этим… существом? — спросил Гудсер. Внезапно он почувствовал такую слабость, что схватился за край залитого кровью операционного стола, чтобы не упасть.
— Надо полагать, оно ушло с корабля тем же путем, каким пришло, — сказал Фицджеймс. — Спустилось обратно через носовой люк и скрылось через какой-то пролом в корпусе. Если только не затаилось в трюме. Я поставил вооруженных людей возле всех люков. На средней палубе так холодно и дымно, что нам придется сменять часовых каждый час… Коллинз лучше других разглядел зверя. Вот почему я пришел… хотел узнать, можно ли поговорить с ним. Все остальные видели лишь неясную фигуру за стеной огня — глаза, клыки, когти, белую массу или черный силуэт. Лейтенант Левеконт приказал морским пехотинцам открыть по нему стрельбу, но никто не видел, ранен ли он. Вся палуба за кладовой плотника залита кровью, но мы не знаем, есть ли там кровь зверя. Я могу поговорить с Коллинзом?
Гудсер помотал головой:
— Я только что дал второму лоцману опиат. Он будет спать много часов подряд. Я понятия не имею, проснется ли он вообще. У него мало шансов выжить.
Фицджеймс снова кивнул. Капитан выглядел таким же измученным, каким чувствовал себя врач.
– А что насчет Данна и Брауна? — спросил Гудсер. — Они пошли к носовому люку вместе с Коллинзом. Вы нашли их?
– Да, — мрачно сказал Фицджеймс. — Они живы. Они убежали по коридору справа от мучной кладовой, когда начался пожар и чудовище набросилось на бедного Коллинза. — Капитан вздохнул. — Дым внизу рассеивается, мне нужно спуститься с несколькими людьми в трюм, чтобы вынести оттуда тела инженера Грегори и кочегара Томми Плейтера.
– О господи, — сказал Гудсер.
Он сообщил Фицджеймсу про руку, которую видел на пороге угольного бункера.
– Я не заметил, — сказал капитан. — Я так спешил добраться до носового люка, что не смотрел под ноги — только вперед.
– Мне тоже следовало бы смотреть вперед, — уныло сказал врач. — Я врезался в пиллерс или стойку.
Фицджеймс улыбнулся.
– Я вижу. Врач, исцели себя сам. У вас глубокая ссадина поперек лба и лиловая шишка размером с кулак Магнуса Мэнсона.
– Правда? — Гудсер осторожно дотронулся до лба. Пальцы после прикосновения остались липкими, хотя он нащупал толстую корку запекшейся крови на огромной шишке. — Я зашью ссадину перед зеркалом или попрошу Ллойда сделать это позже, — устало сказал он. — Я готов идти, капитан.
– Куда, мистер Гудсер?
– В трюм, — сказал врач, подавляя приступ тошноты, вызванный одной этой мыслью. — Посмотреть, кто там лежит в угольном бункере. Возможно, он еще жив.
Фицджеймс посмотрел ему в глаза.
— Наш плотник, мистер Уикс, и его помощник Уотсон пропали, доктор Гудсер. Они работали в угольном бункере по правому борту, заделывали пролом в корпусе. Но они наверняка мертвы.
Гудсер мысленно отметил обращение «доктор». Фицджеймс крайне редко называл так корабельных врачей, даже Стенли и Педди, главных врачей. Они — и Гудсер — всегда оставались просто «мистерами» для аристократа Фицджеймса.
Но не на сей раз.
– Мы должны спуститься в трюм и проверить, — сказал Гудсер. — Я должен спуститься в трюм и проверить. Возможно, один или другой еще живы.
– Возможно, наш зверь тоже жив и поджидает нас там, — негромко проговорил Фицджеймс. — Никто не видел и не слышал, чтобы он покидал корабль.
Гудсер устало кивнул.
– Можно мне взять с собой мистера Даунинга? — спросил он. — Возможно, мне потребуется, чтобы кто-нибудь держал фонарь.
– Я пойду с вами, доктор Гудсер, — сказал капитан Фицджеймс. Он поднял фонарь, принесенный Даунингом. — Прошу вас, сэр.
70°05′ северной широты, 98°23′ западной долготы
22 апреля 1848 г.
— Лейтенант Литтл, — сказал Крозье, — пожалуйста, передайте команде приказ покинуть корабль.
— Есть, капитан.
Литтл повернулся в сторону переполненного кубрика и прокричал приказ. Прочие офицеры и оставшийся в живых второй помощник отсутствовали, и потому вслед за Литтлом приказ проорал боцман Джон Лейн. Томас Джонсон — второй боцманмат и человек, поровший Хикки и двух других мужчин в январе, — прокричал приказ в открытый люк, прежде чем закрыть и задраить его.
На нижних палубах никого не осталось, разумеется. Крозье и лейтенант Литтл прошли по каждой палубе от кормы до носа, заглядывая во все помещения — от холодной котельной и пустых угольных бункеров до забитого тросами переднего канатного ящика в трюме. На средней палубе они проверили винную и оружейную кладовые и убедились, что оттуда вынесены все мушкеты, дробовики, боеприпасы и порох — лишь ряды абордажных сабель холодно поблескивали там в свете фонарей. Они удостоверились, что все запасы зимнего обмундирования за последние полтора месяца вынесены из баталерки, а потом заглянули в пустую кладовую капитана и равно пустую мучную кладовую. На жилой палубе Литтл и Крозье заглянули во все каюты, обратив внимание, в каком идеальном порядке офицеры оставили свои постели, полки и оставшиеся личные вещи; потом обошли кубрик, увидев подвесные койки, в последний раз свернутые и убранные на полки, и матросские сундучки, заметно полегчавшие, но по-прежнему стоявшие на своих местах, словно в ожидании ужина; потом проследовали в кормовой отсек и обнаружили заметно опустевшие стеллажи в кают-компании, где люди выбрали книги на свой вкус, чтобы взять с собой на лед десятки томов. Под конец, остановившись рядом с огромной плитой, впервые за почти три года холодной, лейтенант Литтл и капитан Крозье снова прокричали приказ покинуть корабль в открытый носовой люк, чтобы окончательно убедиться, что внизу никого не осталось. Они всех пересчитают по головам на верхней палубе, но таков был порядок.