Долгие обеды под колеблемыми слугами опахалами в губернаторском доме, живые беседы — губернатор Франклин был усталым мужчиной пятидесяти с лишним лет, глубоко удрученным полным отсутствием признания своих заслуг, а также противостоянием местной прессы, богатых землевладельцев и чиновников на третьем году своего пребывания на Земле Ван-Димена, но и он и его жена, леди Джейн, воспрянули духом во время визита своих соотечественников из Службы географических исследований и, как любил называть своих гостей сэр Джон, «соратников».
София Крэкрофт, напротив, не обнаруживала никаких признаков уныния. Она была остроумна, жизнерадостна, весела, порой вызывающе смела в своих высказываниях и дерзких замечаниях (в еще большей степени, чем ее строптивая и несговорчивая тетушка, леди Джейн), молода, красива и проявляла видимый интерес к суждениям и различным мыслям сорокашестилетнего холостого командора Френсиса Крозье. Она смеялась всем неуверенным шуткам Крозье — он не привык вращаться в столь высоких кругах и изо всех сил старался не ударить в грязь лицом, выпивая меньше своей давно установившейся нормы, причем ограничиваясь исключительно вином, — и неизменно отвечала на все его робкие остроты еще более остроумно. Для Крозье это было все равно, что учиться играть в теннис в паре с гораздо лучшим игроком. К восьмому и последнему дню их затянувшегося визита Крозье ощущал себя равным во всех отношениях любому приличному англичанину — пусть джентльменом ирландского происхождения, но человеком, прожившим интересную и насыщенную событиями жизнь, ни в чем не уступающим любому другому, — и мужчиной, превосходящим почти всех прочих в изумительных голубых глазах мисс Крэкрофт.
Когда «Эребус» и «Террор» покинули порт города Хобарта, Крозье по-прежнему мысленно называл Софию «мисс Крэкрофт», но никак нельзя было отрицать тайную близкую связь, возникшую между ними: незаметный обмен быстрыми взглядами, понимающее молчание, общие шутки, проведенные наедине друг с другом минуты. Крозье знал, что влюбился впервые в своей жизни, в которой вся «любовь» прежде сводилась к грязным постелям портовых девок, к торопливым случкам в темных переулках, к соитиям с туземками, оказывающими услуги за побрякушки, и к нескольким непомерно дорогим ночам в лондонских публичных домах для джентльменов. Все это теперь осталось позади.
Теперь Френсис Крозье понял, что самые соблазнительные и возбуждающие одеяния из всех мыслимых женских нарядов — это скромные закрытые платья, в каких София Крэкрофт выходила к обедам в губернаторском доме, скрывавшие линии ее тела, но тем самым позволявшие мужчине в полной мере насладиться блеском ее очаровательного ума.
Затем последовали почти два года в паковых льдах, поверхностное знакомство с Антарктикой, вонь пингвиньих гнездовий, два дымящихся вулкана, названные в честь их усталых кораблей, зимняя тьма, весна, угроза оказаться затертыми льдами, поиски пути изо льдов, увенчавшиеся успехом, трудный переход под одними только парусами через море, ныне носившее имя Джеймса Росса, и наконец переход по бурному Южному морю и остановка в городе Хобарте на острове, где жили восемнадцать тысяч заключенных и один глубоко несчастный губернатор. На сей раз смотра «Эребуса» и «Террора» не проводилось: слишком уж тяжелый дух топленого сала, стряпни, пота и смертельной усталости стоял на кораблях. Мальчики, два года назад уходившие в южное плавание, теперь превратились в бородатых мужчин с ввалившимися глазами, которые никогда впредь не наймутся ни в одну экспедицию Службы географических исследований. Все, кроме командира «Террора», страстно хотели вернуться в Англию.
Френсис Крозье страстно хотел одного: снова увидеть Софию Крэкрофт.
Он отхлебнул еще глоток виски. Над ним, еле слышные сквозь покрытый толстым слоем снега палубный настил, прозвучали шесть ударов судового колокола. Три часа пополуночи.
Люди искренне опечалились, когда сэр Джон погиб пять месяцев назад — главным образом потому, что знали: перспектива получить по десять золотых соверенов на каждого и аванс исчезла со смертью пузатого лысого старика, — но в действительности после гибели Франклина почти ничего не изменилось. Командор Фицджеймс теперь был официально признан капитаном «Эребуса», каковым фактически всегда являлся. Лейтенант Левеконт, со сверкавшим при улыбке золотым зубом, с висевшей на перевязи рукой, занял место Грэма Гора в служебной иерархии, не обнаружившей при такой перестановке видимых признаков распада. Капитан Френсис Крозье вступил в должность начальника экспедиции, но сейчас, когда они торчали здесь во льдах, он не мог сделать почти ничего такого, чего не сделал бы Франклин.
Сразу по вступлении в новую должность он сделал одно: распорядился перевезти по льду свыше пяти тонн продовольственных припасов и снаряжения на Кинг-Уильям и устроить склад неподалеку от каменной пирамиды Росса. Теперь они не исключали возможности, что Кинг-Уильям является островом, поскольку Крозье — послав к черту чудовищного медведя, — неоднократно отправлял санные отряды обследовать местность. Он сам с полдюжины раз ходил на разведку с санными отрядами, помогая искать наиболее доступные — или по крайней мере наименее труднопроходимые — пути через торосные гряды и барьер айсбергов вдоль берега. Они переправили на берег запасные комплекты зимней одежды, палатки, строительные материалы для будущих лачуг, бочонки с сухими продуктами и сотни консервных банок, а также громоотводы — даже медные прутья кроватных спинок из принадлежавших сэру Джону кают, чтобы использовать оные в качестве грозовых разрядников, — и предметы первой необходимости, которые понадобятся обеим судовым командам, коли придется внезапно покинуть корабли посреди зимы.
Четверых человек утащило обитающее во льдах существо — двух прямо из палатки во время одного из походов с участием Крозье, — но конец походам с гружеными санями положили возобновившиеся сильные грозы и густой туман. Более трех недель оба корабля стояли в густом тумане, под ударами молний, и на лед люди выходили лишь в случае крайней необходимости и на предельно короткое время — в основном охотничьи отряды и команды, прикрепленные к пожарной проруби. К тому времени, когда аномальные грозы прекратились и туман рассеялся, было начало сентября, и опять наступили холода и пошел снег.
Тогда Крозье, несмотря на ужасную погоду, снова стал отправлять санные отряды с грузом на Кинг-Уильям, но после того, как второй лоцман Джайлс Макбин и один матрос были убиты всего в нескольких ярдах перед тремя санями — из-за сильной метели остальные матросы и офицер, второй лейтенант Ходжсон, ничего не увидели, но предсмертные крики слышали до жути отчетливо, — Крозье «временно» приостановил переправку припасов на берег. К настоящему моменту эта вынужденная пауза продолжалась уже два месяца, и к первому ноября ни один мало-мальски здравомыслящий член экипажа не подписывался на десятидневный поход в темноте.
Капитан знал, что на берегу следовало схоронить по меньшей мере десять тонн припасов, а не пять, доставленных туда. Проблема заключалась в том (как он и прочие участники санного отряда убедились той ночью, когда чудовищный зверь разодрал палатку, стоявшую рядом с капитанской, и утащил бы матросов Джорджа Киннарда и Джона Бейтса, не пустись они наутек), что любой лагерь на плоском каменистом, открытом всем ветрам пятачке суши защитить от нападения не представлялось возможным. На кораблях, покуда они не развалились, обшивка корпуса и приподнятая верхняя палуба служили своего рода стенами, превращавшими оба судна в подобие крепости. На каменистом берегу и в палатках, сколь угодно тесно поставленных, потребуется по меньшей мере двадцать вооруженных человек, несущих дозор денно и нощно, чтобы охранять периметр лагеря, и даже тогда этот зверь может напасть на них прежде, чем часовые успеют среагировать. Все, кто ходил на Кинг-Уильям и ночевал там и на льду, знали это. И по мере того, как ночи становились длиннее, страх перед ночными часами в палатках укоренялся в душах людей все глубже.