Холодным ноябрьским вечером 1989 года в Берлине в своей квартире скончался старик. Ему было 82 года. Он умер от сердечного приступа, сидя в кресле у телевизора.
Старик смотрел репортаж о том, как разбушевавшаяся толпа громила здание госбезопасности ГДР На экране люди с перекошенными от злобы лицами били окна, ломали мебель в кабинетах, рылись в шкафах и сейфах. Поджигали, топтали, крушили…
Хоронили старика тихо, по-семейному. На кладбище социалистов в Берлине. Государство, которому он служил всю жизнь, исчезало с карты Европы, а новому не нужна была память о нем. В одной из германских газет появился небольшой некролог, в котором говорилось, что скончавшийся был журналистом, партийным работником, дипломатом.
В Советском Союзе, которому вскоре тоже была уготована горькая судьба ГДР, в прессе о старике не появилось ни строчки. Только в одной из московских квартир раздался телефонный звонок. На том конце провода говорили по— немецки. Звонил сын старика из Берлина. Взявший трубку москвич слушал, отвечая при этом по-немецки. Когда в комнату вошла жена, он уже закончил разговор и, отвернувшись, глядел в темное окно.
За стеклом ледяной ветер трепал голые ветви деревьев. Жена, чувствуя настроение мужа, спросила:
— Что случилось? Кто звонил?
— Умер Герхард Кегель.
Виктор Викторович Бочкарев (а это был он) опустился на диван.
— Не выдержало сердце. Увидел по телевизору, как громят разведку.
Бочкарев с горечью подумал, как несправедливо устроена жизнь. Этот берлинский старик, тихо умерший в кресле, столько сделал для его страны, что, пожалуй, было бы вполне заслуженным выражение соболезнования от советского правительства. А наяву вот только они с женой и знают о его смерти. Он, конечно, обзвонит ветеранов разведки, сообщит в ГРУ. Вот, пожалуй, и все, что в его силах.
Герхард Кегель был одним из ценнейших агентов советской военной разведки перед войной и в войну. Он входил в берлинскую резидентуру легендарной «Красной капеллы».
Широко известен факт, как Рихард Зорге предупреждал Центр о фашистском нападении. Но мало кто знает, что именно сообщение Герхарда Кегеля за два дня до начала войны, хоть и с опозданием и проволочками, было доложено начальником военной разведки Голиковым самому Сталину. Голиков, вернувшись из Кремля, с досадой бросил лишь одну фразу ожидавшим его сотрудникам Разведуправления Леонтьеву и Поляковой: «Он не поверил!»
А ведь это было не единственное агентурное сообщение Кегеля. Да и не только его.
Герхард, Герхард… Они дружили и после войны, когда Кегель работал в газете «Нойес Дойчланд», потом в ЦК СЕПГ. Виктор бывал у него в гостях в Германии.
В одну из таких встреч вспоминали тревожный 1941-й. В мае в германское посольство в Москве по личному заданию Гитлера приехал сам Вальтер Шелленберг. Разумеется, под чужой фамилией, под личиной простого инженера-химика. В узком кругу, крепко выпив, эмиссар фюрера поделился некоторыми сведениями зловещего плана «Барбаросса». Кегель тут же доложил о встрече с Шелленбергом оперативному офицеру ГРУ. Центр заинтересовался сообщением и организовал обстоятельную беседу с Кегелем.
Позже в своей книге «В бурях нашего века» Герхард Кегель посвятит той встрече целую главу. Она будет называться «Серьезный разговор с Центром».
Бочкарев достал папку с бумагами, нашел перевод главы, который сделал несколько лет назад из немецкого издания книги. Книгу ему подарил сам Кегель — с автографом.
«Однажды мой друг Павел Иванович (оперативный псевдоним сотрудника ГРУ Константина Борисовича Леонтьева) сказал мне, что Центр хочет провести со мной обстоятельную беседу», — писал Кегель. Бочкарев знал, чем закончилась эта встреча. Кегелю не поверили. Ведь он говорил, что скоро война.
Однако, несмотря на неудачу, Кегель продолжает делать все возможное, чтобы предупредить руководство военной разведки о готовящемся нападении фашистской Германии на Советский Союз.
20 июня 1941 года Кегель докладывает Центру, что знакомый дипкурьер, прибывший из Берлина, доверительно сообщил: война против СССР начнется 21 или 22 июня.
Наконец 21 июня Кегелю с трудом удалось вырваться из немецкого посольства и, рискую жизнью, позвонить по телефону с Центрального телеграфа, попросить о срочной встрече с сотрудником ГРУ. Вышедшему на встречу офицеру Герхард сообщил: во дворе посольства сжигают секретную документацию, уничтожают шифры. Он просил доложить: завтра война. Как опытный агент, спросил у представителя Центра, каковы указания в отношении его дальнейшей работы. Офицер посоветовал не проявлять горячности и заявил, что будет еще достаточно времени решить этот вопрос.
Как показала история, времени у нашей страны не оставалось совсем. Кегель оказался прав.
…Всю жизнь он посвятил борьбе с фашизмом. И представить себе не мог, что умрет, как кричали по телевизору, «в счастливый миг объединения немецкой нации». Для него тот миг стал последним. Ему не досталось счастья. А может, агент легендарной «Красной капеллы» представлял свое счастье совсем иным?
В первом отделе ГРУ, куда попал Бочкарев в начале войны, было всего шесть офицеров. Только в середине 1943 года их штат увеличили вдвое. А пока этой доблестной шестерке приходилось подбирать сотрудников для заброски в тыл, вести их оперативную подготовку, обеспечивать легендирование, снабжать документами, разрабатывать условия связи, осуществляться засылку агентов и руководить их дальнейшей работой. Словом, делать из обычных людей разведчиков.
Работа шла в столь напряженном режиме, что один офицер, как правило, готовил сразу несколько разведгрупп и отдельных агентов, а также у него на связи уже находились 2–3 резидентуры.
Особое внимание уделялось работе с военнопленными. С 3 августа 1941 года в войсках действовала директива Ставки об обязательной и немедленной отправке пленных офицеров, унтер-офицеров и летчиков вермахта в Москву, в распоряжение Разведуправления Красной армии.
Специальная группа офицеров-разведчиков, которые владели немецким языком, располагалась в столице на улице Грицевец, 19. Сюда и попадали прибывающие с разных фронтов плененные фашисты. Поначалу это были в основном немецкие летчики, сбитые над нашей территорией.
В конце сентября один из таких пилотов оказался на допросе у лейтенанта Виктора Бочкарева. Выяснилось, что это был не первый его полет на Москву, и капитан люфтваффе Мессершмидт (такую «авиационную» фамилию носил пленный) верил в свою звезду. Он выглядел несколько обескураженным, но не потерял присутствия духа.
Откровенно говоря, на первом допросе командир сбитого Ю-88 вел себя умело и хитро. Он убеждал Бочкарева, что в тайны командования не посвящен, знал маршрут своей боевой машины, район бомбежки, да и то до него не дотянул, был сбит зенитной артиллерией, выбросился с парашютом. Экипаж его самолета, судя по всему, погиб.