4 апреля 1970 года я прибыл в Каир».
К тому времени Владимиру Наону исполнилось 37 лет. Он уже двадцать лет носил погоны, имел солидный послужной список, но вот в разведке, на практической работе подполковник делал только первые шаги.
К счастью, ему повезло на учителей. В ту пору резидентом советской военной разведки в Египте был генерал Николай Леонидович Румянцев. Личность неординарная, профессионал самой высокой пробы, с огромным опытом работы за рубежом.
Как вспоминал сам Наон, «у Румянцева была потрясающая работоспособность. Мог работать без отдыха сутками. А еще он всегда мыслил нестандартно.
Однажды «дед» (так мы звали Николая Леонидовича между собой) дал мне предметный урок по подбору тайников. Для разведчика, знамо дело, тайник — первейшая забота. Ходишь, смотришь, выбираешь. Потом, как учили в академии, описываешь. Ну вот, я присмотрел такой тайник, описал. «Дед» прочел и говорит:
— Поехали, посмотрим.
Приехали. Он все оглядел, ничего не сказал. Молча вернулись в посольство.
Наступил вечер. «Дед» меня вызывает:
— Вперед, по коням. Туда же.
Едем, пока ничего не понимаю. Останавливаемся. Выходим из машины. И… немая сцена.
Слева и справа от того места, где я выбрал тайник, два огромных фонаря. Горят ярко, светло, как днем. Как к такому тайнику подойдешь?
— Ты теперь все понял? — спрашивает «дед». — Место для тайника надо выбрать ночью, а сам тайник днем. Отличный урок».
Потом, когда Наон сам станет руководителем разведаппарата, будет постоянно применять «метод Румянцева». Только, разумеется, дополнит и разовьет его.
Как-то подчиненный подобрал тайник и настаивал, доказывая, сколь он хорош.
— Ладно, — согласился Наон, — у нас сегодня день зарплаты. Так вот, половину от нее оставишь в тайнике, а я через сутки лично заберу ее оттуда.
Офицер задумался, притих. Потом воспринял слова шефа за розыгрыш:
— Что вы, Владимир Ованесович, это же зарплата.
— А агент, который придет к тайнику, между прочим, туда не зарплату кладет, а голову.
Больше подчиненный не проронил ни слова. Только попросил поработать еще некоторое время над выбором тайника.
Да уж, генерал Румянцев был классным педагогом. Однажды, напрочь выбившись из сил, использовав, на свой взгляд, все возможные варианты подхода к агенту, Владимир Наон сдался.
Право слово, не в его правилах сдаваться, но тут, как казалось разведчику, был случай особый. А познакомиться помощник военного атташе желал ни много ни мало с египетским генералом. Станет ли этот генерал впоследствии источником, время покажет, а пока задача одна — «подойти к нему поближе», как говорят в разведке.
В общем, пробовал Владимир и так и этак — не выходит. Пришло время, доложил шефу все как на духу. Тот выслушал да как гаркнет:
— Ах, мать вашу, никто думать не хочет.
— Да думал я, все время думал, — пытался оправдаться Наон.
— Плохо думал. Разбей ему машину. И дело с концом.
Видя, как опешил подполковник, Румянцев улыбнулся:
— Заодно и повод будет познакомиться.
Разбить машину… Для молодого советского разведчика, чье детство пришлось на войну, а юность на голодные послевоенные годы, проделать подобное — из ряда фантастики. Ему и в голову такое прийти не могло.
Но шеф дал добро. И через два дня старенькая посольская «Волга», неуклюже пытаясь припарковаться у небольшой лавчонки рядом с домом генерала, разбила фару у «Мерседеса».
Из «Волги» вышли двое, из магазина выскочил испуганный хозяин, все ахали, сожалели.
Одни из двоих спросил хозяина лавки:
— Кто хозяин этой машины?
— О, это большой человек! — закатил глаза к небу араб.
— Он в форме?
— Да, но форму надевает редко. По праздникам. — И тут же посоветовал: — Вы уезжайте скорее, он сегодня был не в духе.
Наон не согласился:
— Как же уехать, ведь мы разбили машину. Где он живет?
Хозяин лавки назвал подъезд, квартиру. Владимир Ованесович поднимается, звонит. Дверь открывает заспанный недовольный генерал. Происходит объяснение не из приятных: мол, я работник советского посольства, случайно разбил фару у вашей машины. Но обязуюсь восстановить, а пока она будет в ремонте, поработаю у вас за водителя.
Назавтра Наон отвез генерала на службу, доставил обратно, на следующий день проделал то же. Вечером, когда возвращались к дому генерала, отремонтированный сияющий «Мерседес» уже стоял на стоянке. Так они познакомились.
За четыре года работы в Египте у Владимира Наона было много всякого. Попал он и на войну, ту самую, которую египтяне назвали «Операцией Бадр», а израильтяне — «Иом-Киппур», что в переводе на русский означает «День искушения», или «День суда». Советские историки именовали ее просто «октябрьской войной 1973 года».
Конечно, он не шел с передовыми частями наступающих египетских войск и не сидел в окопах с солдатами 3-й окруженной армии, но у него были свои очень важные задачи. Каждый день помощник советского военного атташе проводил в войсках, чтобы собственными глазами убедиться, в каком положении находятся противоборствующие силы, каковы итоги боев, потери и многое другое, что интересовало в те дни Москву. Дважды в сутки он добирался с фронта в посольство, чтобы написать отчет. А утром — новая поездка на фронт. Такой график был у Владимира Ованесовича практически целый месяц.
«Жутко тяжелый месяц, — признавался Наон. — С передового командного пункта надо было отмахать 120 километров. Усталость дикая. Хорошо, что там пустыня, максимум в песок зароешься. Вот я выезжал, намечал две точки и, закрыв глаза, старался делать только одно — держать руль прямо. Доезжал до предполагаемой точки, и все повторялось заново».
На той войне он увидел много такого, что не сможет забыть потом всю жизнь. Например, расстрел танковой колонны израильской бригады. Египтяне устроили примитивную засаду у дороги, подбили первые два танка, последний, и началась бойня. Боевые машины пылали, как свечки, солдаты выскакивали из танков. Бежали. Падали убитые, раненые. Это он видел собственными глазами.
Потом вместе с офицером из египетского Генштаба побывали на поле боя. Страшная картина. Остовы догорающих танков, погибшие, погибшие… Зацепился взгляд за убитого молодого мальчонку, израильского танкиста. Лет девятнадцать, не больше, лицо открытое, красивое, ветерок шевелит волосы на голове.
Часа через два, когда возвращались обратно, Наон вновь отыскал глазами этого израильского юношу. Но теперь он лежал почему-то босой. Стало горько на сердце: неужто украли ботинки? Присмотрелся, оказывается, ботинки лежали рядом. Солнце высушило труп, ступни усохли, и обувь свалилась с ног. Голова танкиста тоже ссохлась, стала с кулачок, и только ветер по-прежнему шевелил его густые волосы.