Стэнтон угостился стаканчиком виски. Что ни говори, для выпускника истфака это потрясающий момент: выпивать с радикальными политиками, пребывая в центре событий, быстро перераставших в крупный кризис. Возможно, он потягивает скотч вместе с будущими правителями Германии. Есть о чем рассказать Бернадетт.
Стэнтон уже твердо решил, что повидается с ней.
Импровизированный банкет проходил в маленьком зале заседаний. Никто не прислуживал. Либкнехт сноровисто наполнил стаканы и предложил тост за «человека, который спас нашу Розу».
Компания воодушевленно откликнулась здравицей, Стэнтона хлопали по спине. Однако Люксембург печально покачала головой:
– Конечно, я вам признательна, мистер Стэнтон, но, боюсь, вы лишь отсрочили казнь. В следующий раз вас не окажется рядом.
– Вы думаете, толпа вернется? – спросил Стэнтон.
– Возможно, не сегодня, но вернется определенно, – тихо ответила Роза.
– Да, я согласен, какое-то время будет неспокойно, и вам с товарищами стоит оглядываться почаще, но потом все уляжется. Я очень уважаю немецкие власти. Уверен, они восстановят порядок.
Люксембург улыбнулась, но в улыбке ее сквозили страх и печаль.
– Им не нужен порядок, мистер Стэнтон, – спокойно сказала Люксембург. – Они сами все это устроили.
Стэнтон оторопел:
– Что? Организовали нападение на вас? Я так не думаю. Я был в толпе и…
– Им не надо было ничего организовывать. Толпа сама организовалась, после того как они убили кайзера.
Невероятно. Немыслимые заговоры – симптом века интернета, когда всякий параноик мог мгновенно распространить информацию, выглядевшую достоверной. Стэнтон не раз встречал глубокомысленных идиотов, которые на полном серьезе уверяли, что принцесс убивают их бывшие мужья, дабы те не вышли за мусульман, а в президентов стреляют их собственные секретные службы. Но он никак не ожидал услышать подобный бред от Розы Люксембург, прославленного искушенного интеллектуала двадцатого столетия.
– Да полно вам. Неужели вы на самом деле считаете, что германские правящие круги убили собственного императора? Чтобы разделаться с вашей братией? Будет вам. При всем уважении, вряд ли вы столь значимы.
– Вряд ли? – переспросила Люксембург. – Боюсь, у власти иное мнение. Ладно, это неважно, время покажет. Скажу одно, сэр: его императорское величество убит не социалистом. Нашей берлинской организации уже тридцать лет. Мы знаем своих людей.
– Но всех психов вы не знаете, правда? Возможно, стрелял одиночка… сумасшедший, мнящий себя социалистом.
– А также имеющий доступ к печатному станку? Извините, но высококачественную прокламацию, которая извещает о смерти императора и призывает к революции, официально не напечатаешь. – Люксембург достала из кармана листовку Стэнтона. – Кто бы ни был автором сего произведения, оно отпечатано в подпольной типографии, а это вам не чердачная мастерская свихнувшегося одиночки. Печатные станки – большие и шумные штуковины, мистер Стэнтон.
Но не тот, на котором отпечатана листовка, подумал Стэнтон, напомнив себе, что собеседница не имеет понятия о настольных лазерных принтерах.
– Я понимаю, это невероятно и страшно, – продолжила Люксембург, – но тайно выпустить нечто подобное способны только две организации: революционеры, то есть мы, и официальная власть. Если наши типографии этого не печатали, тогда чьи?
– Может, какие-нибудь зарубежные, – попробовал возразить Стэнтон.
– Да ну? А на кой ляд это зарубежным социалистам? Анонимно убить кайзера и оставить послание, которое неизбежно подвергнет социалистов массовым жестоким гонениям. Зачем? Те, кто убил кайзера, достаточно изощрены, чтобы выпустить высококачественную прокламацию, и достаточно умелы, чтобы в густонаселенном городе обойтись одним выстрелом с дальней дистанции. В то же время их послание настолько бессмысленно и туманно, словно задумано с единственной целью – спровоцировать беспорядки.
– Да, но… убить своего императора…
– Я тоже считаю это верхом цинизма и жестокости. Меня всегда поражал абсолютный нравственный вакуум так называемого христианского правящего класса, но я не верила, что подобное возможно. Однако я не нахожу другого разумного объяснения.
Стэнтон не знал, что сказать. Люксембург права. Она точно обрисовала ситуацию. Опытная группа, действовавшая под эгидой правящей верхушки, убила кайзера и цинично подставила левых. Вот только Розе невдомек, что группа эта сформирована не в 1914 году на Вильгельмштрассе, а в Кембридже 2024 года. А в остальном прямо в точку.
– Надеюсь, вы меня понимаете, – продолжила Люксембург. – Нам следует усвоить, что некое крыло милитаристской власти объявило нам войну. Они настолько беспощадны, что ради этого пожертвовали собственным императором. Наступают поистине ужасные времена. Начнутся репрессии, в жестокости не уступающие средневековым. Сеть забросят широко, и почти все ультраконсервативные лидеры и раболепное крестьянство сочтут это справедливым. Нам придется срочно уйти в подполье, иначе нас ждут аресты и бесследное исчезновение. Как я сказала, мистер Стэнтон, объявлена война, и все первые сражения мы, безусловно, проиграем. Но тот, кто сеет ветер, непременно пожнет бурю. Противник поднял ставки. Мы должны ответить и отплатить той же монетой. Кто знает, что ждет нас в будущем?
Стэнтон посмотрел на ее соратников. Улыбки стерлись. Мрачные, очень серьезные лица. Выбранный путь сулил гражданскую войну и революцию.
– Давайте мы уж сами будем управляться со своими бедами, мистер Стэнтон, – закончила Люксембург. – Вы не сможете защитить нас от всего немецкого государства.
Улица была почти безлюдна. Лишь несколько сочувствующих СДПГ охраняли вход в штаб-квартиру.
Стэнтон пошел домой. После разговора с Люксембург и Либкнехтом на душе стало еще тревожнее. Хотелось закурить. Как всегда после виски. Скотч и сигарета сочетались прекрасно. Может, выкурить одну сигаретку?
Неужто и впрямь он должен сдержать обещание? Вообще-то он не успел его дать. И даже если б успел, Кэсси его не застукает.
Мысли о сигаретах и Кэсси привели к Бернадетт – последней строчке в списке планов на будущее. Надо поскорее ехать в Ирландию. Найти Бернадетт нетрудно. Вся эта страна принадлежит кучке семейств. И часа не пройдет, как он отыщет Бернадетт из графства Уиклоу. Возможно, станет благородным фермером на сочных пастбищах Изумрудного острова. Заведет приличное хозяйство.
Стэнтон представил себя и Бернадетт в большом деревенском доме. Собаки, лошади, коровы, зерно… дети?
Кольнуло сердце. О чем он думает? Никто не заменит Тессу и Билла. Кроме того, с этой женщиной он провел всего одну ночь.
Наверное, от виски он стал беспечным. Либо после победы над разъяренной толпой еще не угасла адреналиновая волна. Либо увлекся двумя женщинами, соперничавшими за место в его мыслях. Так или иначе, прекрасно отлаженный инстинкт выживания слегка пригас, и Стэнтон лишь в последний момент осознал опасность.