Несмотря на то, что вдали от озера замерзшая земля еще не успела покрыться снегом, между голыми ветвями кружили белые хлопья. Курца начало лихорадочно трясти, и он никак не мог взять себя в руки. У него мелькнула рассеянная мысль, не прикончит ли его переохлаждение раньше, чем Левин.

– Пошли, – сказал Левин, дернув Курца за поводок.

Курц огляделся вокруг, ориентируясь на местности, и, качаясь, побрел в темный лес.

ГЛАВА 44

– Знаешь, ведь Сэмми изнасиловал и убил женщину, бывшую моей напарницей, – сказал Курц минут пятнадцать спустя.

Они вышли на просторную темную поляну, освещенную лишь лучом фонарика на голове Мэнни Левина.

– Заткнись, мать твою.

Левин действовал очень осторожно, не подходя к Курцу ближе чем на десять футов, не допуская натяжения стальной цепи, постоянно держа его под прицелом своего крупнокалиберного револьвера.

Курц побродил по поляне, посмотрел на возвышающийся на краю раскидистый вяз, посмотрел на другое дерево, подошел к гнилому пню, снова осмотрелся вокруг.

– А что, если я не смогу найти то место? – спросил Курц. – Как-никак, прошло двенадцать лет.

– Тогда ты умрешь здесь, – сказал Левин.

– А если я вспомню, что это в другом месте?

– Все равно ты умрешь здесь, – повторил Левин.

– Ну а если это то самое место?

– Осел, ты все равно умрешь здесь, – устало произнес Левин. – И тебе это прекрасно известно. Сейчас единственный вопрос, Курц, заключается в том, как ты умрешь. У меня в барабане шесть патронов, а в кармане еще целая коробка. Я могу использовать один, а могу дюжину. Выбор за тобой.

Кивнув, Курц подошел к раскидистому дереву, пытаясь сориентироваться по большой ветке.

– Где девочка… Рейчел? – спросил он.

Левин оскалился:

– У себя дома, на втором этаже, в кровати под одеялом, – сказал коротышка. – Ей тепло, но ее официальному папаше, валяющемуся в стельку пьяным на кухне, весьма холодно. Однако не так холодно, как будет холодно через десять секунд настоящему отцу маленькой стервы, если он не закроет свою долбаную пасть.

Курц, пошатываясь, отошел на десять шагов от дерева.

– Здесь, – сказал он.

Держа его под прицелом «рюгера», Левин снял рюкзак, расстегнул «молнию» и швырнул Курцу небольшой, но тяжелый металлический предмет, завернутый в тряпку.

Курц окоченевшими руками развернул тряпку. Складная лопатка – «орудие для самоокапывания» на официальном армейском жаргоне. Впервые у Курца в руках оказалось хоть что-то похожее на оружие, однако в своем теперешнем состоянии он мог использовать лопатку как оружие только в том случае, если бы Мэнни Левину вздумалось подойти к нему шагов на пять ближе и подставить свою голову в качестве мишени. Но даже в этом случае, понимал Курц, у него, возможно, не хватит сил, чтобы нанести коротышке серьезную рану. А так, скованный по рукам и ногам, он не имел возможности даже бросить лопатку в карлика.

– Копай, – приказал Левин.

Земля замерзла, и несколько мгновений Курцу, охваченному отчаянием, казалось, что он ни за что не сможет пробить ледяную корку опавшей листвы и смерзшейся почвы. Опустившись на колени, он попытался навалиться на лопатку всем своим весом. Наконец ему удалось отковырять несколько комков и сделать небольшую ямку.

Левин привязал конец поводка к толстой ветке. Это освободило ему левую руку, позволив взять «тейзер» и время от времени прикасаться электродами к стальной цепи. Каждый раз Курц вскрикивал и валился набок, после чего некоторое время лежал, дожидаясь, когда окончатся спазмы мышц. Затем, не говоря ни слова, он поднимался на колени и продолжал копать. Его уже так сильно колотило от холода, что он боялся выронить лопатку. По крайней мере, физический труд давал ему возможность хоть как-то согреться.

За полчаса Курц вырыл траншею длиной фута три и глубиной два с половиной фута. Ему попадались корни, камни и больше ничего.

– Достаточно этого онанизма, – наконец не выдержал Мэнни Левин. – У меня уже яйца превратились в ледышки. Бросай лопату.

Он поднял револьвер.

– П-п-похоронить… – клацая зубами, выдавил Курц.

– К черту, – бросил Левин. – Сэмми меня поймет. Отбрось лопатку подальше, мать твою.

Он взвел самовзводный курок огромного револьвера.

Курц бросил лопатку на край траншеи.

– П-п-подожди, – вдруг пробормотал он. – Тут ч-ч-что-то есть.

Левин подошел ближе, встав так, чтобы луч его фонарика осветил траншею. Однако он действовал очень осторожно, оставаясь по меньшей мере в шести футах от сидящего на корточках Курца. До лопатки не достать. Снегопад усилился, и в пятне мутного света было видно, как листья и черная земля покрываются белым слоем.

Из земли торчал край черной полиэтиленовой пленки.

– Подожди, подожди, – запыхавшись, пробормотал Курц, подползая на четвереньках к этому месту и принимаясь разгребать землю и корни трясущимися руками.

Даже в холодной свежести ночного воздуха, по прошествии почти двенадцати лет, от траншеи исходил слабый терпкий запах тления. Мэнни отступил на шаг назад. Его лицо исказилось от бешенства. «Рюгер» был снят с предохранителя, его дуло по-прежнему оставалось нацеленным Курцу в голову.

Курц откопал голову, плечи и грудь чего-то, отдаленно напоминающего человеческое тело, обернутое в черный строительный полиэтилен.

– Хватит, – процедил сквозь стиснутые зубы Левин. – Ты сделал свое дело, осел.

Курц поднял взгляд. Он был покрыт коркой грязи и собственной крови; его так сильно трясло от холода, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы говорить отчетливо:

– М-м-может быть, это н-н-не Сэмми.

– Что ты несешь, мать твою? Сколько жмуриков ты здесь закопал?

– А м-м-может быть, это он, – клацая зубами, произнес Курц.

Не спрашивая разрешения, он опустился ниже и принялся отдирать полиэтилен с того, что осталось от лица.

Двенадцать лет не пощадили Сэмми: от глаз ничего не осталось, кожа и мышцы превратились в почерневший пергамент, губы провалились, обнажая зубы, а рот, там где был язык, был наполнен замерзшими червями. Но все же Курц его узнал, так что, можно было предположить, Мэнни тоже узнал своего брата. Левой рукой Курц продолжал отдирать черный полиэтилен от черепа, а его правая рука тем временем скользнула ниже, отрывая разложившийся пластик от груди.

– Достаточно, мать твою, – сказал Мэнни Левин. Шагнув вперед, он поднял «рюгер». – Что там еще, мать твою?

– Деньги, – произнес Курц.

Указательный палец Левина по-прежнему оставался на спусковом крючке, но коротышка, чуть опустив револьвер, нагнулся, заглядывая в могилу.