— «Катюши»!
— Это же наши долбают!
— Вперед! — закричал Воронцов. — Последний бросок — бегом!
— А-а-а! — закричали справа и слева.
Рядом с Воронцовым карабкался лейтенант Гридякин. Он тоже что-то кричал и стрелял вверх из своего автомата. Воронцов ухватился за высокий пень, подтянулся, уперся в него ногой и прыгнул вперед. Мимо, обгоняя его, пронеслась трасса разноцветных пуль и рассыпалась среди изрубленных деревьев, где виднелись мелькающие фигурки — немцы. Они отходят! Но тут же, из-за бруствера, до которого оставалось шагов семь-восемь, полыхнула другая, встречная, пронеслась над плечом, так что Воронцова инстинктивно поманило к земле. Хлопнул под ногами запал ручной гранаты. Воронцов перескочил ее и через минуту перевалился через бруствер. Сзади его толкнули. Он упал вниз головой. Почувствовал под собой чье-то тело. Оно было еще живым, пахло потом и свежей перевязкой. Воронцов вскочил на ноги. На дне траншеи, привалившись спиной к плетню, которым были укреплены боковые стенки окопа, сидел немец и смотрел на него. Он тяжело, с хрипами, дышал, прижимая к забинтованной груди руки. Немец смотрел на него спокойным взглядом человека, готового ко всему. И в это время на Воронцова откуда-то из боковой ячейки прыгнул другой немец, сбил с ног и начал душить. Воронцов напрягся, с силой оттолкнул его ногами. На того тут же навалились двое — Чинко и Гридякин.
— Пулемет! — закричал Воронцов. — Где пулеметчик? Саенко! Дронов! Живо, своих пулеметчиков! — И он указал в сторону вырубленного снарядами березняка, где немцы, видимо, отступившие во время внезапной атаки штрафников, перегруппировывались и уже развертывались в цепь.
А в самой траншее еще шла драка. Саперные лопаты и приклады рубили и проламывали каски. Кололи штыками. Ползали на четвереньках, волоча за собой перебитые руки и ноги. Кричали нечеловеческими голосами. Матерились.
Два «максима» без щитков тут же установили по флангам и ударили по березняку. Но оттуда уже летели гранаты. Один из пулеметов сразу же потонул в разрывах. Другой продолжал кромсать накатывающуюся на траншею цепь. Раненые и убитые падали в снег. Живые тут же отползали назад, в сторону березняка. А остальные продолжали с криком бежать вперед. Встречный огонь был слабым. Штрафники, ворвавшиеся в первую траншею, еще не опомнились. У кого заклинило патрон в патроннике, забитом снегом и землей во время броска к траншее и рукопашной. Кто не успел перезарядить и копошился, пытаясь дрожащими руками загнать в магазин новую обойму.
— Огонь! — кричали лейтенанты.
Гридякин заменил диск и стрелял длинными очередями.
Остановить контратакующих перед траншеей взводу все-таки не удалось. Снова началась рукопашная. Несколько штрафников выскочили из траншеи и прыгнули вниз.
— Назад! — Воронцов перекинул автомат, выпустил очередь поверх голов.
Вернулись они назад или покатились дальше, вниз, Воронцов уже не видел. Черная тень перемахнула через колья плетня, на мгновение закрыв перед ним все. Он наугад сбоку ударил ее прикладом. Тень рухнула рядом. Скользнул по плечу штык и воткнулся в противоположный плетень. Воронцов выхватил из-за сапога нож и бил им до тех пор, пока не почувствовал, что тело обмякло и уже не сопротивляется его ударам.
— Саенку закололи, — услышал он над собой голос лейтенанта Гридякина.
— Где сержанты? — спросил он, осмотревшись и поняв, что и на этот раз отбились. — Дронов, ко мне! — закричал он.
Подбежал младший лейтенант Дронов.
— Что с Саенко?
— Убит, — ответил Дронов. — Наповал.
— Обойди правый фланг, проверь стык. Узнай, что там в четвертом? Я — на левый. Если кто убит из сержантов, назначь новых. Уточните наши потери.
— Что делать с ранеными, товарищ младший лейтенант? — спросил сержант Чинко.
Что делать с ранеными? Ротный ничего не сказал.
— Всех перевязать. Кто может идти, пусть идут своим ходом. Тяжелых пока сложите в блиндаже. И вот что, Чинко, посмотри там пулемет. Не сильно ты его изуродовал?
— Ребята уже смотрят. Вроде работает. Патронов навалом.
— Это хорошо.
Подбежал Гридякин:
— Ну что, Сашка? Почему сидим тут? Ждем, когда нас контратакуют? Надо дальше наступать!
— Приказа не было. Иду к ротному.
— Понял. Скажи, что мне делать?
— Младшего лейтенанта Саенко убили. Если сейчас пойдем дальше, я стану в середине, а вы с Дроновым по флангам. А пока проверь пулеметы.
— Есть, товарищ младший лейтенант! — Гридякин улыбнулся. Лоб его был разбит, но кровь уже присохла.
Во взводе Нелюбина потерь оказалось больше. Воронцов шел по ходу сообщения, перешагивал через убитых. Бойцы уже расчищали траншею, складывали в ячейках своих убитых. Снимали с них вещмешки с патронами, гранатами и сухим пайком.
— Ну что, Иван Матвеич, — хлопотал возле одного из убитых пожилой боец в разорванном ватнике. — Вот и взяли мы их. Вот и искупил ты, земляк, перед родиной… Нету у тебя теперь никакой вины.
— Где командир взвода? — спросил бойца Воронцов.
— Там. — Боец устало и, как показалось Воронцову, безразлично махнул рукой вдоль траншеи. — Там он. Сержанта ранило. Так он с ним.
— Стукалина? Сержанта Стукалина? Ну, что молчишь, боец?
— Кажись, его. Разведчика. Шустрый такой…
Воронцов побежал вперед, расталкивая бойцов.
— Там они, — кивнул ему на вход в блиндаж санинструктор. — Я ему уже ничем помочь не могу. А работы много…
Воронцов спустился по земляным ступенькам в блиндаж. На топчане лежал Степан. Он тяжело дышал. Смотрел неподвижными глазами в бревна накатника. В другом углу, сгрудившись над столом, сидели офицеры. Слышался голос старшего лейтенанта Солодовникова. Среди офицеров Воронцов увидел артиллериста и еще кого-то из связистов.
— Воронцов, давай сюда. Какие у тебя потери? Докладывай. — Ротный махнул ему рукой. — План твой оказался верным. Буду писать на тебя реляцию. И ворвался твой взвод хорошо. И контратаку отбили. На тебя все кинулись. Какие у тебя потери?
— Сержанты сейчас подсчитывают.
— Да мне примерно. Чтобы знать, чем мы располагаем.
— Думаю, человек десять потеряли. Если считать раненых, то еще человек восемь.
— Раненых придержи в траншее. Не отправляй пока в тыл. Только — тяжелых. Ты что, Воронцов, квелый такой? — Голос старшего лейтенанта Солодовникова доносился как из тумана. — Ранен, что ли?
— Нет, Андрей Ильич, со мною все в порядке. Разрешите мне с другом поговорить?
Сидевшие вокруг стола затихли.
— Да, да, вы ведь вместе выходили… Молодец твой Стукалин. Пулемет вывел из строя первыми же гранатами.