— Стой! — рявкнул Донец.
Мелькнула, прыгнув куда-то в черный куст сирени, белая рубаха Проценки. И тут же короткий свист тугого металла полоснул, рассекая надвое плотное пространство ночи, сливаясь с гортанным хрипом Донца:
— Х-хак!
И все затихло.
Все произошло так быстро, что стоявшие возле штакетника не сразу поверили в то, что все уже произошло.
— Донец! — окликнул густую оцепеневшую темень Радовский, сжимая рукоятку автомата. — Ну что там, Донец?
— А что… Все уже… Кранты… — ответила темень голосом Донца. — Рубанул я его, Георгий Алексеевич, господин майор. И наверно, насовсем. Теперь решай, что со мной делать.
Все молчали. Ждали, что будет дальше.
— Вот что, — распорядился Радовский. — Тело отнесите на околицу. На пост. Из деревни его надо вынести. Пусть до утра полежит возле часового. Командиры взводов, проверьте личный состав. Обойдите все дворы. И впредь на ночлег будем останавливаться повзводно. В свободные дома. Дома от гражданских лиц будем освобождать. — Он повернулся и пошел к крыльцу, на ходу повторяя: — Русская армия… Русская армия…
Зинаида так крепко ухватилась за плечо Прокопия, что тот, почувствовав боль, стал вырываться. Ей стало страшно. Только теперь, увидев наполовину разбитый, а наполовину сгоревший самолет, она испугалась. Ей казалось, что те, чужие, с автоматами и рацией, несколько часов назад встретившиеся им на дороге, все еще здесь. Они просто прячутся. Ловко маскируются и наблюдают за ними. И про этот самолет, рухнувший с неба, как видно, в начале лета, или даже зимой, они тоже знают. Знают и то, что они с Прокопием, как бы ни кружили по лесу, а придут непременно сюда, к самолету. Потому что лучшего ночлега сейчас в лесу не найти.
Прокопий наконец вырвался и побежал вперед. Она хотела окликнуть его, предостеречь, чтобы был осторожен, но побоялась и этого — голос слишком громко прозвучит в вечерней тишине леса, и его могут услышать те, кого она продолжала бояться больше всего.
Самолет был немецкий. На фюзеляже и единственной уцелевшей плоскости виднелись бело-черные кресты. Корпус, видимо, при падении раскололся пополам. Шасси, похожие на лапы хищной птицы, вошли глубоко в землю. Часть уцелевшей плоскости то ли обгорела, то ли была ободрана. Зиял внутренний каркас. Но и он был изрублен и искорежен.
— Ну, что там? — шепотом окликнула Зинаида Прокопия, который уже протиснулся в разлом корпуса самолета и пытался разглядеть его изнутри.
— Керосином пахнет, — отозвался Прокопий.
Вечер опускался на лес быстро. Казалось, что кто-то небрежной рукой рассыпал повсюду чернильный порошок, и он теперь, попав на заиндевелую, заснеженную траву и покрытые изморосью кусты и деревья, начал расплываться, заполнять пространство, уменьшая его в размерах.
Рука Прокопия вскоре исчезла. С минуту он возился внутри самолета, и вскоре Зинаида снова увидела его в проломе. Он лез назад, пятясь и волоча за собой что-то тяжелое. Зинаида подбежала, ухватилась за брезентовую лямку и тоже потащила.
— Что это, Прокош? Какие-то мешки?
— Парашюты. Там, внутри, один летчик лежит…
— Мертвый?
— Конечно, мертвый. От него почти ничего не осталось. Один скелет. Он даже не воняет.
Они выволокли парашюты.
— Давай факел сделаем.
— Нельзя тут зажигать. Бензин. Может взорваться.
— Самолеты заправляются не бензином, а керосином. Керосин не взрывается.
— Зачем нам туда лезть? — снова испугалась Зинаида. — Давай заночуем здесь. Разведем костер. Укутаемся парашютами и будем спать возле костра.
— Не бойся.
— Нет, не ходи больше туда. Завтра утром, когда рассветет, посмотрим. — И, помедлив, спросила: — Он там один?
— Кто? Мертвяк? Я видел одного.
Они развели костер возле фюзеляжа, рухнувшего на землю и уже обросшего травой самолета, нагребли листвы, натаскали лапника. Когда пламя стало одолевать наваленный кучей хворост и озарило корпус самолета, они принялись разбирать парашюты. Серебристо-белый парашютный шелк казался влажным, холодным, как дюраль корпуса самой машины. Но костер делал свое дело. Пламя играло на поленьях, охватывало сухой хворост и разбрасывало вокруг тепло. Вскоре их лежанка нагрелась. Зинаида подоткнула шелк, чтобы он случайно не загорелся от углей, стреляющих из костра. Прокопий, свернувшись калачиком, вскоре засопел. А она еще долго не смыкала глаз. Прислушивалась к обступившей их со всех сторон ночи, к лесу, привставала на локте и оглядывалась по сторонам. Она знала, что если уснет и она, то они станут совсем беззащитными. Это ее доводило до ужаса, и она решила изо всех сил крепиться, не спать. Но никто не собирался беспокоить их сон и нарушать одиночество. Эта мысль пришла вскоре, и она приняла ее с тем внутренним спокойствием, с каким принимают неизбежное. Тепло обнимало ее усталое тело, и, уже не в силах сопротивляться, она положила голову рядом с головой Прокопия, чтобы чувствовать его дыхание, и мгновенно уснула.
Ночью Зинаида несколько раз просыпалась. То ей казалось, что кто-то подошел к ним, наклонился и смотрит, пытаясь разглядеть их лица. То будто слышала чьи-то шаги. Что их ночлег со всех сторон обступили волки и жадно нюхают воздух и вот-вот набросятся. Всякий раз она с трудом разрывала болезненную пелену тревожного сна и со страхом прислушивалась к ночи, которая то вздыхала, то потрескивала вокруг, то надолго замирала, словно ей и не было никакого дела до того, что здесь, посреди леса, под березой со срубленной макушкой, рядом с упавшим самолетом ночуют двое заблудившихся и выбившихся из сил путников. Зинаида пересиливала себя и успокоенно понимала, что и в действительности никого здесь, кроме них, нет, что просто прогорел костер, и холод забирается под парашютный шелк и будит ее. Она вылезала из теплой «берлоги», бросала на мерцающие угли охапку хвороста, придавливала его сверху березовыми палками, которых они с Прокопием натаскали с вечера, и, дождавшись, когда яркий красноватый свет пламени снова овладевал принадлежащим ему пространством, залезала обратно к Прокопию, осторожно обнимала его и тихо засыпала, чувствуя на щеке его ровное, теплое дыхание.
Утром, еще в сумерках, они встали, разворошили угли и поставили котелок с водой. Неподалеку, в ольхах, зеленело, курилось туманом нетронутое захватами небольшое болотце. Подпитывал его родник. В нем и набрали воды. А котелок Прокопий еще вечером нашел в самолете вместе с коробкой медицинской аптечки.
Рассветало быстро. Небо сияло, румянилось с восточной стороны, и звезды с каждой минутой становились все более тусклыми и невыразительными. День обещался быть солнечным. И Зинаида, хлопоча возле костра, уже сообразила, какую они вчера впотьмах сделали ошибку: они отклонились слишком влево, испугавшись дороги, после встречи с тем загадочным отрядом, стали кружить и в конце концов оказались здесь. Дорога лежала правее. Теперь Зинаида точно знала, как идти. Прямо на восход солнца. Так они вначале найдут дорогу, а потом пойдут вдоль нее к Прудкам.