– О господи! – прошептала она и махнула рукой.

Страшное сердцебиение не дало ей говорить. Ей не было неприятно, что он вошел, она думала только о том, какой уничтожающий удар должен был упасть сейчас на это упрямое существо, так высокомерно подошедшее к ее постели, чтобы по высочайшему повелению попросить прощения. Принцесса не заметила барона, она стояла как воплощение противоречия.

При виде ненавистной девушки ее раскаяние перешло в возмущение.

– Вы не хотите? – спросила она. – Мне некогда ждать, я должна ехать в Нейгауз, мама прислала за мной фрау фон Берг. Но я не поеду с ней, я не желаю. Я попрошу у барона Герольда его экипаж. Итак, я в третий раз спрашиваю вас, фрейлейн фон Герольд!

– Принцесса, я, право, не знаю, за что вы просите прощения, но от всего сердца даю вам его, – отвечала Клодина дрожащими губами.

– Ваша светлость просит таким образом прощения у тяжелобольной и оскорбляет ее вновь? – прозвучал взволнованный голос барона.

Принцесса повернулась, как будто ее ударило электрическим током. Глаза Клодины умоляюще посмотрели на Лотаря: она знала по личному опыту, как тяжело действует уверенность в потере любимого человека.

– Нужно иметь такую доброту и самоотверженность, как у моей невесты, чтобы дать вам столь странно испрошенное прощение.

Свершилось. Мертвая тишина воцарилась в комнате. У Клодины снова потемнело в глазах… Разве мог мужчина так безжалостно говорить с той, которую любил и за которой давно ухаживал? Она протянула руку.

– Принцесса, – слабо проговорила она, как бы сама прося прощения. Но изящная белая фигурка не покачнулась, как боялась Клодина; принцесса гордо откинула голову с короткими черными кудрями.

– Желаю счастья, – коротко сказала она.

Только по слишком громкому тону голоса можно было догадаться о потрясении девушки, горячая любовь которой получила смертельный удар.

Принцесса не обратила внимания на протянутую ей руку и гордо наклонила голову.

Лотарь схватил эту руку и поднес к губам.

Клодина поспешно отдернула ее.

– Зачем? – спросила она и отвернула голову к стене. – Это лишнее после нашего разговора.

Они ушли. Оставшись одна, Клодина позвонила, чтобы ей помогли раздеться, и велела потушить свечи.

Фрейлина фон Катценштейн осторожно пробралась через темную комнату к постели; ничто не двигалось за пологом, вероятно, Клодина уже заснула от истощения. Но, приглядевшись, она увидела, что та сидит на постели.

– Вы еще не спите? – озабоченно спросила старушка и ласково поцеловала холодную щеку девушки. – Я только что узнала о вашей помолвке, – с чувством прибавила она. – Да благословит Господь ваш сердечный союз, моя милая Герольд!

Сказав это, фрейлина вышла.

Клодина схватилась за голову.

– «Сердечный союз» – какая страшная насмешка, – горько прошептала она.

Она размышляла и мучилась далеко за полночь, пока мысли ее не спутались совершенно. Ужаснейший день в ее жизни прошел, какие сердечные пытки и мучения готовили ей последующие?

Глава 26

На другое утро Клодину пробудил от тяжелого сна посланник от герцогини-матери, которая прислала ей великолепный букет и бриллиантовое кольцо. Ей было больно вспоминать о прошедшем дне, и она встала с трудом.

Горничная герцогини вошла к ней, лишь только она успела одеться, и попросила прийти к больной.

Преодолевая слабость, она устало переступила порог спальни герцогини; красная комната была залита солнечным светом; герцог с принцами стоял у постели своей супруги, младшие сыновья держали в руках розы, а старший – что-то блестящее. Герцог пошел навстречу девушке и поцеловал ей руку.

– Примите, милостивая государыня, от меня и моих сыновей глубочайшую благодарность за вашу дружескую самоотверженность! – сказал он, подводя Клодину к постели. – Вы видите сами, какое действие она произвела.

Герцогиня протянула ей руку, а наследник радостно повис на ней.

– Я всегда знал, что вы отважны, а это братья и я дарим вам, потому что вы вернули маме здоровье.

Он подал ей драгоценное украшение, а остальные безмолвно протянули ей розы.

– Клодина! – прошептала герцогиня.

Она по старой привычке опустилась на колени около постели, но не прижалась доверчиво, как прежде, а застыла с опущенными глазами и неподвижным лицом, как старое изображение нищей в замковой церкви.

– О, зачем благодарность! Ведь я ничего не сделала.

Герцогиня незаметно для Клодины сделала мужу знак удалиться; он тихо вышел с двумя старшими принцами, а младший остался на постели, играя розами.

– Благодарю, Клодина, благодарю тебя. Прими мои лучшие пожелания для твоей свадьбы – я только что узнала о ней. Это удивило меня, Клодина; почему ты никогда не говорила мне, что любишь его?

Клодина промолчала, потом испугалась – если она будет так плохо играть свою роль, то все представление будет напрасно. Здесь нужно во что бы то ни стало казаться бодрой.

– Мне было тяжело говорить об этом, – произнесла она, – ведь я не знала, любит ли он меня.

Герцогиня пожала Клодине руку.

– Знаешь, мне жаль герцога, потому что он любит тебя, – прошептала она.

– Ваше высочество, нет! – воскликнула девушка. – Он не любит меня!

– Нет, любит! Все так же, – уверяла герцогиня. – Видишь ли, у меня в руках было его письмо к тебе.

Клодина изумилась..

– Письмо? Я получила только одно от его высочества, и оно…

– Тсс! – прошептала герцогиня. – Совершенно верно! Вчера я не поняла его. Но сегодня Адальберт объяснил мне его значение. Он все сказал мне, нелегко это было ему. Я знаю все, Клодина, и мне жаль его, теперь ты для него потеряна.

– Элиза, – едва могла проговорить девушка, – это заблуждение его высочества, и такой человек…

– О, я понимаю, я могу понять, но здесь стало так пусто, Клодина!

Герцогиня приложила ладонь к груди, а потом ласково погладила висевшую на перевязи руку Клодины.

– Элиза, – сказала Клодина, – неужели ты, такая снисходительная и добрая к людским поступкам, будешь здесь суровым судьей?

Герцогиня покачала головой.

– Нет, я простила. Малый срок, оставшийся мне для жизни, должен протекать мирно. Ах, Клодина, сегодня впервые с тех пор, как я его жена, он говорил со мной, как я этого всегда желала и молила во сне и наяву, он говорил со мной сердечно и откровенно, мягко и хорошо. Это случилось слишком поздно, но это так упоительно, и я вполне простила ему. Есть еще, – она понизила голос, – есть еще остаток глупого тщеславия. Я всегда хотела нравиться ему и не думала о том, что я несчастное, больное создание. Тогда я поспешно взяла зеркало и посмотрела в него; сначала мне стало больно, но потом…