Он словно и не возражал против этого, лишь бы иметь выпивку. Никому в городе не было известно точно, сколько Минку Харперу лет, но его пример служил наглядным пособием в деле воспитания всех мальчишек города уже на протяжении по меньшей мере трех поколений. Майк прикинул, что ему должно быть семьдесят с лишним, что вполне годилось для его целей. А так как статус городского пьяницы и случайного работника делали его незаметным для большей части населения большую часть времени, то именно на этой незаметности и норовил сыграть Майк.
Проблема была лишь в том, что ему нечего было предложить в качестве оплаты. Несмотря на то, что отец Майка работал на пивоваренном заводе и был весьма не прочь при случае посидеть с друзьями за кружкой-другой пивка, миссис О'Рурк не разрешала держать дома спиртное. Ни в коем случае.
Майк затормозил напротив парикмахерской, расположенной на углу Пятой Авеню и принялся лихорадочно размышлять. Если б у меня была хоть капля мозгов, думал он, я бы попросил Харлена притащить мне какой-нибудь выпивки, пока он не уехал с Дейлом. У матери Харлена дома хранились целые галлоны спиртного и, по его рассказам, она и не замечала, куда оно девается. Но сейчас Джим вместе с Дейлом отбыли, пытаясь выполнить миссию, возложенную на них самим Майком, а он – их бесстрашный предводитель – остался без средств к достижению цели. Даже если он разыщет Минка, тот ни за что не согласится на разговор, если его не подкупить небольшой взяткой.
Майк пропустил мчащийся грузовик, который даже не потрудился снизить скорость в установленных пределах городской черты, и направился по выжженной солнцем Хард Роуд, затем срезал угол тракторной ярмарки, объехал с юга небольшой парк и по узкой аллее подъехал к пивной «У Карла».
Майк спешился, прислонил велосипед к кирпичной стене и шагнул к открытой двери. Из полутемного зала до него донесся взрыв смеха, сопровождаемый приглушенным гулом вращающихся лопастей вентилятора. Некоторое время назад большая часть мужского населения городка подписала петицию с просьбой установить здесь кондиционер, до сих пор в городе единственным общественным помещением с кондиционером была почта, но, как утверждали злые языки, Дом Стигл высмеял это требование, поинтересовавшись не считают ли его, собственно, каким-нибудь поганым сенатором или еще кем-нибудь в этом роде. Достаточно того, что чертово пиво здесь еще никому не подавали теплым, а если кому что не нравится, то они могут убираться в пивную «Под Черным Деревом».
Майк нырнул в сторонку, когда хлопнула дверь туалета и чьи-то тяжелые шаги направились в сторону зала. Вошедший что-то громко сказал и присутствующие ответили ему взрывом хохота. Майк снова заглянул внутрь: две двери по сторонам и одна напротив. Надписи на одной из них гласили: «Бабцы», на другой – «Жеребцы», на третьей значилось просто –«Стойло». Майк знал, что последняя и ближайшая к нему вела в кладовую, ему, чтобы заработать несколько монет, не раз приходилось помогать Дому перетаскивать ящики.
Майк скользнул внутрь, открыл эту дверь, шагнул внутрь и тихо затворил ее за собой. Шум в зале делал его шаги неслышными даже для него самого. Медленно он стал спускаться по лестнице, привыкая к темноте. Над высокими каменными подоконниками имелись окна, но пару десятилетий назад их заколотили досками и теперь помещение освещалось лишь теми крохами света, которые просачивались сквозь щели и пыльные наружные стекла.
У подножия лестницы Майк помедлил, обозревая штабеля коробок с сигаретами и большие металлические бочки. Позади невысокой кирпичной стенки были устроены высокие полки, где как туманно припоминал Майк хранилось вино. Он на цыпочках направился туда.
Это нельзя было назвать винным погребом, по крайней мере в рассказах Дейла о прочитанных книгах, винные погреба были несколько иными: там замшелые винные бутылки хранились каждая в своем гнездышке на длинных полках. Но картонные коробки с бутылками Дом держал именно здесь. Майк свернул вправо, скорее нащупал, чем разглядел ближайшую из коробок и запустил туда руку, его ноздри ловили непривычный запах хмеля и солода. Паутина коснулась его лица и он отвел ее рукой. Неудивительно, что Дейл ненавидит подвалы.
Майк наощупь нашел открытую коробку, нащупал бутылку и замер. Если он возьмет ее, это будет считаться – и вполне справедливо – первым в его жизни воровством. При том, что из всех известных ему грехов, воровство повергало его в ужас больше всего. Он никогда и никому, даже своим родителям не говорил об этом, но человек, уличенный в воровстве, не заслуживал даже его презрения. Тот эпизод, когда Барри Фусснера поймали на том, что он украл у одного из одноклассников цветные мелки, самому юному воришке стоил всего лишь нескольких неприятных минут у директора школы, Майк же больше никогда не мог даже разговаривать с этим толстым парнишкой. Смотреть на него и то ему было противно.
Майк подумал о том, как он будет исповедоваться в этом грехе. Даже шея у него покрылась краской стыда, когда он представил себе эту картину: он стоит на коленях в маленькой исповедальне, экран отодвигается так, что сквозь решетку он может видеть профиль отца Каванага, затем Майк шепчет: «Простите меня, отец мой, я украл»… Но тут внимательно склоненное лицо священника наклоняется к решетке, Майк видит мертвые глаза и воронку прижатого к деревянной панели рта, и вдруг в этой воронке начинают кишеть и копошиться черви, они падают на молитвенно сложенные руки Майка, на его колени, покрывая их отвратительно-шевелящейся коричневой массой… Напрочь забыв об угрызениях совести Майк взял бутылку и вышел вон.
В парке царила тень, но прохлады она не давала. Зной и влажность чувствовались в тени так же неотступно, как и на солнцепеке, но по крайней мере здесь хоть не так припекало голову под волосами. Под высоким бельведером эстрады кто-то – или что-то – был. Майк присел на корточки перед шпалерой и заглянул внутрь. Пространство под эстрадой было довольно грязным, пол почему-то уходил вниз и был по меньшей мере на фут ниже окружающей земли. Оттуда тянуло влажной землей, глиной и гнилью. Дейл ненавидит подвалы, подумал Майк, а я вот такие лазы.
Но это можно было назвать лазом лишь с большой натяжкой. Майк мог бы встать в нем во весь рост, если б ему только удалось пригнуть голову до уровня плеч. Но он не встал, вместо этого он пригнулся еще больше и попытался разобрать, что собой представляет шевелящаяся куча тряпья в дальнем углу.
Корди сказала, что те, кто убил Дьюана могли зарываться в землю.
Майк мотнул головой, чтобы отогнать соблазнительную мысль выбраться отсюда, вскочить на велосипед и уехать. Куча тряпья в дальнем углу походила на старика в обтрепанной шинели, в такой шинели Минк ходил зимой и летом последние шесть лет, и что было еще более важно, тут пахло Минком. Помимо крепкого духа дешевого вина и мочи, чувствовался тот специфический мускусный запах, который отличал старого попрошайку, а возможно, даже и обеспечил ему прозвище, данное много десятилетий назад.
– Кто там? – послышался старческий флегматичный голос.
– Это я, Минк… Майк.
– Майк? – Казалось, что говорит лунатик, разбуженный в незнакомом для себя месте. – Майк Гернолд? А я думал, что тебя убили под Батааном… [31]