– Парни, разбирайте оружие, будем сражаться! И пусть римлян на корабле встретят либестины!
Либестины – это богини смерти, встречающие умерших.
Понтифик перебрался на нос лодки, обратился лицом к востоку и начал читать молитву и креститься. О чём он думал, чего просил у Господа – победы или лёгкой смерти? Он не мог не понимать, что силы неравны, что исход предрешён…
Илья посмотрел на близкий берег – совсем немного они не успели, метров сто пятьдесят – двести. Но в полусотне метров, преграждая им путь, покачивалась на волнах бирема.
Оттуда донёсся крик:
– Отдайте нам то, что вам не принадлежит, и убирайтесь!
Крик слышали все, в том числе и Корнелий.
– Возвращать им понтифика нельзя, – твёрдо сказал Юлий.
– Кто бы сомневался! Если отдадим, нас всех утопят из баллисты или сожгут «греческим огнём», – вставил Трифон.
Илья молчал – к чему слова? Ему и всей его группе предстоял жестокий, возможно, последний бой.
Когда Иштван развернул тюк с оружием, Илья выбрал испанский меч. Он был на ладонь длиннее римского гладиуса, что давало его обладателю в бою небольшое преимущество.
Опыта боя на море у Ильи не было. Лодка покачивалась на волнах, приходилось сохранять равновесие – как тут точно ударить врага и самому удержаться, не выпасть за борт? Да ещё пространства для манёвра нет. Если у римлян есть лучники, их всех перебьют, не вступая в открытое боестолкновение.
На палубе биремы уже были видны выстроившиеся пехотинцы – в шлемах, нагрудниках из толстой кожи и с мечами. Щитов не было видно, слишком тяжелы они для морского боя на тесном пространстве палубы.
А кто это там на корме? Илья приложил ладонь «козырьком», присмотрелся. Рожа знакомая, не он ли ходил перед строем преторианцев? Уж очень похож, хотя и далеко.
Капитан на биреме отдал команду, заработали вёсла левого борта, и судно развернулось носом к лодке. Несколько взмахов вёслами обоих бортов – и бирема приблизилась. Рядом с лодкой она казалась огромной, возвышаясь над ней на добрых три метра.
С биремы кинули «кошки» – сразу несколько штук. Они впились в борта.
Пехотинцы ухватились за верёвки и стали подтягивать лодку к биреме. С палубы несколько человек ловко метнули сеть. Чего уж проще – кинуть её сверху на неподвижную фигуру понтифика.
Корнелий взмахнул руками, пытаясь сбросить сеть, но только запутался.
Сверху потянули, и Корнелий взлетел, как на лифте, только мелькнули голые ноги под сутаной. Миг – и он уже на палубе биремы. На него навалились, связали, а с палубы уже издевательски хохотал Антоний Марцелл.
И вот с биремы на лодку уже прыгают римляне. Закипел ожесточённый бой. У римлян доспехи, шлемы – но их пятеро. С биремы спрыгнуло бы больше – но куда? Места нет, кроме того, лодка перегружена, раскачивается и вот-вот зачерпнёт воду бортом.
Но уже один римлянин упал в воду убитым, за ним – второй последовал… Ранены, а шансов выжить нет. Кто-то из них пытался за борт лодки ухватиться, но тяжёлая амуниция тянула вниз. Так и пошёл римский пехотинец на дно, пуская пузыри.
Однако на место погибших уже прыгали другие. Сражаться неудобно, нет места отпрыгнуть – даже замахнуться проблема, можно мечом нечаянно своего задеть.
Илью выручили длинные руки – всё-таки он был на голову выше, чем пехотинцы, да ещё испанский меч давал преимущество по длине.
Илья делал выпады и уклонялся от ударов, стоя на носу лодки. Вот вскрикнул поражённый мечом Иштван и упал за борт. Следом за ним – пехотинец с биремы. Однако почти сразу следом за ними с римлянином в обнимку последовал Ицхак, и вода вокруг лодки окрасилась красным.
Из группы на лодке остались Аякс, Трифон, Юлий и сам Илья. Их силы таяли, а на место сражённого пехотинца прыгал с палубы другой – со свежими силами. Илье это напомнило Медузу горгону. Отрубишь одно щупальце – на его месте сразу вырастает другое.
Сколько же на судне легионеров? Им нет конца! Лодка уже залита кровью, днище и борта скользкие.
Сверху, с палубы, кто-то метко метнул дротик, пронзив им грудь Аякса. Тот молча перевалился через борт и упал в воду.
С биремы прыгнул пехотинец, однако не успел он распрямиться в лодке, как Илья пронзил его мечом и вдобавок толкнул ногой, чтобы тело упало за борт.
Сверху прыгнул ещё один, но его сразу сразил мечом Юлий.
Или на биреме не осталось больше пехотинцев, или их командир решил не терять попусту людей, но по его команде принесли дротики. Пехотинцы выстроились вдоль борта и стали метать их в христиан в лодке. Те, как могли, уворачивались, но всё днище внутри было утыкано короткими копьями.
В Трифона попало сразу два дротика, и он, даже не вскрикнув, упал за борт – тело его плавало рядом с лодкой.
Юлий вырвал из обшивки дротик и метнул его на бирему. Попал удачно: один из пехотинцев схватился за живот, обхватил руками торчащий из него дротик и упал в море.
Но радость Юлия была недолгой: в него попало несколько дротиков, и он упал мёртвым на дно лодки.
Из живых на лодке остался один Илья. Весь в чужой крови, он был страшен. Пехотинцы смотрели на него с биремы с ужасом.
На палубе стоял преторианец, и Илья крикнул ему:
– Опцион! Если ты не трус, спускайся и сразись со мной! Я посмотрю, какого цвета твоя кровь!
– Я не опцион, я примапил! – вскинув подбородок, гордо ответил Антоний Марцелл. – И я не собираюсь сражаться с плебеем, много чести!
– Легионеры, вы слышали? Примапил – трус! Какой из него патриций? Он позорит славную должность!
Примапилом в Древнем Риме назывался центурион первой центурии, как правило – сдвоенной. Номер центурии указывал на её положение в легионе. Самая уважаемая – первая, а низшая – шестая центурия десятой когорты.
От возмущения, что его унижают прилюдно, Антоний побагровел. Пехотинцы же только злорадно ухмылялись. Преторианцев ни в армии, ни на флоте не любили и считали богатыми выскочками, прячущимися за спины воинов.
Илья же разошёлся. Терять ему было нечего, и он всякими словами поносил и примапила, и его мать, и ближних родственников.
– Мать твоя шлюхой была, а тебя родила в подворотне неизвестно от какого бродяги! Под чистой одеждой у тебя грязное тело, а душа твоя чёрнее безлунной ночи, отродье Тартара! Даже здесь, на лодке, я чувствую, как от тебя отвратительно пахнет. Ты трус, примапил, и высшая должность для тебя – пастух!
Давненько пехотинцы не слышали, чтобы так поносили преторианца. Разговоры об этом теперь разнесутся по всему флоту. И ведь если не наказать обидчика, значит, отныне носить на себе несмываемое пятно. Да и до дворца разговоры дойдут…
Примапил пожалел, что не остался стоять вместе с капитаном на кормовой надстройке – наблюдал бы бой со стороны, издалека. Нет же, насладиться зрелищем хотел…