Поднимаясь, я заметила, как Марина ловко сорвала со стены веер и, держа его в правой руке, бросилась в мою сторону. Я тут же сделала кувырок вперед, пытаясь одновременно достать Марину ногой. Не достала, но и она меня не задела. Зато передо мной оказался все тот же стул. Схватив его, я быстро вскочила на ноги и в последнюю секунду успела выставить перед собой. Боевой веер срезал своими металлическими краями одну ножку стула. Вот черт! Я отскочила назад, продолжая держать стул перед собой. Марина снова взмахнула боевым веером, и он вспорол край моего спасительного стула. Еще несколько таких ударов – и от моего верного помощника ничего не останется.
Но Марина сменила тактику. Она отскочила назад и резким взмахом ноги выбила стул из моих рук. Я поняла, чем мне это грозит, поэтому быстро ушла в сторону. Марина взмахнула веером, он задел своей заточенной металлической пластиной мое плечо, порвав одежду и немного зацепив кожу. Не обращая на эту царапину внимания, я, выбросив ногу, задела Марину по бедру. Тут же, не опуская ноги, выбила из ее рук веер. Потеряв свое оружие, Марина сразу пошла на меня врукопашную. Еще на тренировке я отметила, что ударная техника у нее страдает. Поэтому я без проблем ушла от ее прямых и боковых и, улучив момент, врезала ей боковой в ухо. Затем, не дав ей опомниться, обработала тремя четкими ударами ее корпус – в солнечное сплетение, нижнее ребро и область печени – и в легком подскоке зарядила коленом в грудь, отчего моя соперница, согнувшись пополам, подалась к стенке и сползла по ней на пол.
Марина оказалась на полу в том месте, где она выронила нож. Она заметила его, потянулась к нему и схватила за рукоять. Пытаясь прийти в себя от моих ударов, она, жадно хватая ртом воздух, беспомощно сидела на полу и сжимала нож в руках. Видимо, она не собиралась сдаваться и все еще жаждала сражения. Но ее тело уже не слушалось ее. Марина злыми глазами смотрела на меня и ничего не могла сделать.
А в моей руке уже красовался пистолет, дуло которого было направлено на нее.
– Марина, все кончено, – произнесла я, пытаясь выровнять дыхание. – Брось нож.
Она стиснула зубы, что-то простонала и выпустила нож из рук. Я тут же подскочила и ногой откинула его в сторону, затем подняла его и положила рядом с собой на журнальный столик, где пристроилась сама.
Достав сотовый, я набрала номер Андрея Мельникова.
– Татьяна, что у тебя? – услышала я его деловой голос.
– Андрюша, я поймала настоящего убийцу Валерия Тарковского. Приезжайте скорее! Записывай адрес…
* * *
Жить было наслаждением…
В комнату лился ласковый свет солнца, от которого хотелось танцевать и петь что-то глупое. С губ так и срывалось: «Как прекрасен этот мир». На моем лице блуждала улыбка, а на душе было легко и спокойно. Так всегда бывает, если я знаю, что очередная опасная история благополучно закончилась. И в ближайшее время убивать меня никто не собирается.
Я была у мастера Чена и пила его божественный чай. Приятную атмосферу вокруг создавали ароматные благовония и медитативная музыка, ненавязчиво исходящая из проигрывателя, стоящего в углу комнаты. Делая маленькие и неспешные глотки, я смотрела на умиротворенное и доброе лицо Чена. Мы сидели и непринужденно разговаривали.
– Танюша, запомни, человеком движет намерение, – философски рассуждал Чен. – Но у каждого человека оно разное. Есть внутреннее намерение, а есть внешнее. Первое незначительно, на уровне внутреннего намерения человек остается на одной линии своих желаний и страстей, но с ним мало что происходит. С ним просто что-то случается. А вот внешнее намерение имеет совсем другую силу, именно с помощью него и происходит управление реальностью.
– И как понять, какое у меня намерение, внутреннее или внешнее? – осторожно спросила я.
– Очень просто, Танюша. Если ты говоришь «хочу», то так и остаешься на уровне «хочу», и вокруг мало что происходит. Это твое внутреннее намерение. А когда ты говоришь «я намерена», «я имею», то ты уже посылаешь в пространство внешнее намерение, и тогда мир вокруг тебя начинает меняться.
Я молча кивнула и сделала вид, что поняла. Чен всегда высказывался не совсем ясно, туманно и загадочно, этим он был похож на мои магические кости. Однако потом его мысли, высказанные вслух, доходили до меня в самый неожиданный момент, словно озарение. Поэтому я не стала больше ни о чем его спрашивать. Ибо знала, что запутаюсь еще сильней.
Отпив глоток божественного чая, я внимательно глянула на Чена. Он будто прочитал мои мысли и улыбнулся мне одними глазами.
– Вижу, Танюша, ты хочешь меня о чем-то спросить. А я все не даю тебе это сделать, загружая своими сентенциями.
– Ты прав, Чен, – ответила я. – Крутится у меня в голове один вопрос.
– Я слушаю тебя.
– Почему существует смерть? – спросила.
Чен посмотрел на меня как на маленькую несмышленую девочку, которая только-только начала делать шаги в этом странном, жестоком, но таком интересном мире.
– Танюша, это же элементарно, – ответил учитель. – Помнишь, ты мне сама как-то сказала про одно немаловажное преимущество твоей профессии: кто не слышал огнестрельного грохота, тот не поймет всей прелести тишины. А есть еще одно высказывание: кто не пьет водку – не знает вкуса холодной воды. – Чен улыбнулся и отпил из чашки глоток чая. – Как ты думаешь, почему в природе существует отрицательное и положительное? Для сравнения! Холод есть для того, чтобы ценить тепло. Горькое присутствует для того, чтобы потом насладиться сладким. Зло в этом мире встречается для того, чтобы человек ценил добро. Так что ответ на твой вопрос очевиден, Танюша. Смерть существует для того, чтобы человек ценил жизнь.
С этим сложно было не согласиться. И как я сама до этого не догадалась?
Жить было наслаждением…
– Я ничего не вижу.
– Осторожно, здесь ступенька…
– Куда мы идем?
– Сейчас увидишь.
– «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить».
– Слова из твоей роли?
– Да. Сегодня на репетиции я их забыла.
– Скажи еще что-нибудь.
– Вот, например… «Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят. Уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…» Здесь очень темно!
– «Здесь очень темно» – отсебятина.
– Нет, правда, я ничего не вижу… У меня в сумочке спички.
– Не надо спичек. Дай руку.
– Уже пришли?
– Дай руку!
– Вот она… Как смешно. Я правда не вижу, куда…
– Это дверь.