– Миша, тебя выпустили?
– Да, – резко и коротко ответил он.
– А ты где?
Очень хотелось ответить матерным словом, но он сдержался:
– Тебе зачем?
– Ну, я… Нам надо поговорить.
– Не надо. – Он отключил телефон и засунул в задний карман форменных брюк.
Только сейчас подумал о том, что не вышел на работу. Да и хрен с ней! Катись оно все к чертям собачьим!
Густые тучи нехотя пропускали через себя солнечные лучи. Это нежелание дать земле свет истончало лучи, делая их похожими на шпаги. Казалось, попади под такой и будешь пронзен, словно жук булавкой. Михаил так и ощущал сейчас себя – ничтожеством, потерявшим под ногами почву. Всеми преданным. Он считал жену своим тылом. Ему казалось, что спина его всегда прикрыта. Но теперь туда вонзили острие. И кто?! Именно она – его тыл. Не зря, видно, говорила ему мать: «Запомни, сын, никогда ни на кого не надейся. Только на себя. Надежда на других – уязвимое место человека. Все могут предать. Даже самые близкие».
– И ты? – спросил ее тогда шестнадцатилетний парень.
Та долго молчала, а потом изрекла:
– И я обычный человек с низменными страстями и инстинктами. Только относительно тебя у меня есть и материнский инстинкт. Но все же повторю: бойся собственного доверия и глупых надежд. Неподготовленному будет очень больно. Иногда такие раны могут стать смертельными.
Так и вышло. Хотелось застрелиться. Вот только пистолета теперь у него не было.
У Салова он снова напился. Это принесло некоторое облегчение. Но до утра. Голова раскалывалась, стало еще хуже. Снова позвонила Галина:
– Миша, я очень прошу тебя о встрече. Если не хочешь возвращаться домой, давай увидимся где-нибудь в другом месте. Надо обсудить, что делать дальше. Как все будет.
– Дальше ничего не будет, – прохрипел Михаил.
– Ты что, снова пьян?! Ты что творишь? Ты где? Не на работе? – возмутилась она так, словно продолжала считать себя его женой.
Ему стало смешно.
– Не слишком ли много вопросов, Галочка?
– Михаил, я настаиваю на встрече! В конце концов я – мать твоих детей и имею право…
– Железный аргумент, – прервал он ее. – Ладно, через час в парке у фонтана, – и, не дожидаясь ее согласия, отшвырнул телефон.
Похмелившись в одиночку парой рюмок водки, он почувствовал себя значительно лучше. Отпустила боль. И головная, и душевная. Умылся, побрился станком Салова. Уходя на службу, тот позволил. Душ принимать не стал. Принял еще рюмку. Накинул на плечи чужую куртку, поскольку в рукава не влез, и вышел из квартиры, сунув ключ под коврик, как велел радушный хозяин.
Галина уже стояла возле неработающего фонтана, нервно теребя ручку лакированной сумочки. Завидев Михаила, сама двинулась навстречу.
– Боже, что у тебя за вид? Ты похож на бомжа! – воскликнула она, по привычке протянув руку, чтобы поправить ему одежду. Но он отступил на шаг. Супруга нахмурилась, снова затеребила сумку.
– Ты чего хотела? Говори, – сухо произнес Родин, глядя ей прямо в глаза. Не выдержав этого взгляда, она отвернулась, стала рассматривать замерзшую траву на газоне. – Я слушаю, – поторопил он ее.
– Я хочу знать: что нас ждет дальше? Что ты намерен делать? – спросила Галина, продолжая смотреть на траву.
– Это совсем разные вопросы. Отвечу на оба. НАС больше нет. Мы по отдельности. Что намерен делать я, тебя уже не касается. Еще вопросы есть? – немного развязно ответил Родин и, достав портсигар, закурил.
– То есть развод? – наконец посмотрела она ему в лицо.
– А ты ожидала повторной свадьбы? – ухмыльнулся он, выпуская едкий сигаретный дым в ее сторону.
Галина прищурилась, отмахнулась рукой. То ли от дыма, то ли от этой фразы. Раньше муж никогда не разговаривал с ней в таком тоне. Она поняла, что как прежде, даже если и помириться, не будет. Он никогда не простит. Слишком масштабна была ее измена, повлекшая за собой и его увольнение, и даже грозящий арест с уголовным делом. И сию минуту надо было решить их судьбу, в которой в дальнейшем не светило ничего хорошего.
– Хорошо, пусть будет развод, – решительно сказала она. – Тогда давай обсудим квартирный вопрос.
– О как. Давай, – снова усмехнулся Михаил и, вынув из мундштука сигарету, щелчком двух пальцев послал ее прямо в газон, чего бы никогда раньше не сделал.
– Ладно, я предлагаю следующее: эту квартиру ты оставляешь детям, – по деловому заявила Галочка. – И мне. Поскольку я…
– Мать, – договорил он за нее. – Отлично. А мне куда деться? На вокзал?
– Нет. Ты… Ну, у меня… – стала она сбивчиво излагать. – Я думаю, тебе надо уехать в наш город. У меня же там осталась однокомнатная квартира. Вот там и живи. Вот зря ты тогда отказался с матерью квартиру делить! Говорила же тебе, участвуй в приватизации! А теперь – тю-тю.
Такого Михаил никак не ожидал. Ему стало еще противнее. Захотелось просто развернуться и уйти. В никуда. И никогда больше не видеть эту женщину, ставшую в одночасье такой чужой, словно и не были даже знакомы. Не слышать этих меркантильных вещей, которые она так четко сейчас формулировала.
– Хорошо. Я согласен, – ответил он, сплюнул себе под ноги и, резко развернувшись, зашагал прочь.
Галина немного постояла, глядя ему вслед, а потом достала из лакированной сумочки мобильник и набрала номер телефона Самойленко.
– Валера, это я. Он согласился, – немного печально выдохнула она. – Встретимся у меня вечером.
* * *
Михаил проснулся от назойливого стука. Это был стук в калитку ворот склада.
– Черт! Проспал, – вслух выругался он, вскочив с деревянного настила и бросаясь бегом открывать, словно по тревоге в армии.
– Ты чего это? Спишь, что ли, на посту? – улыбнулась Наденька, когда он впустил ее в помещение. Следом за ней стоял грузчик Валентин. Сухопарый мужик с загорелым за лето до черноты лицом, что странно смотрелось в нынешний сезон.
– С добрым утром, воин! – весело поприветствовал он Родина, переступая порог вслед за кладовщицей. – А чего тут еще делать, как не спать! Это не то что мне горбатиться весь день.
– Ладно уж, загорбатился он! – засмеялась Наденька, напомнив своей интонацией завмага, где в последний раз работал Михаил.
Сегодня на ней была ярко-красная курточка, едва не трещавшая на груди, и сапоги на высоком каблуке, в которые она заправила обтягивающие джинсы. Макияж весьма соответствовал цвету куртки. Это было чудовищно.
– Доброе утро, – поприветствовал вошедших Михаил, щурясь от яркого утреннего солнца, проникшего через открытую дверь. – Похоже, сегодня хорошая погода. Уже восемь?
– Нет, еще без пятнадцати, – ответил Валентин. – Автобусник мчал, как ненормальный, мать его. Чуть ливер весь не вытряс. А ты-то чего в такую рань приперлась? К новенькому нашему шары подкатываешь? Нафуфырилась, блин, как павлин! – вслух озвучил он то, что Наденьке хотелось скрыть.