– Взаимно, капитан. С каких это пор святой отец не боится поминать черта, а?
– А с таких пор, как его назначили командовать этим кораблем, сержант, – ответил де Сойя. – Как ваши дела?
– Отлично, сэр. Все в порядке.
– Вы участвовали в операции «Святой Антоний» и во вторжении в Стрелец. Капрал Ки погиб при вас?
Сержант Грегориус потер подбородок.
– Никак нет, сэр. Я был в созвездии Стрельца два года назад, но Ки там не видел. По слухам, транспорт, на котором он летел, подбили. На этом транспорте у меня была еще пара приятелей, сэр…
– Очень жаль, – сказал де Сойя. Они плавали в невесомости рядом со стиральной машиной. Капитан ухватился за фал и развернулся, чтобы посмотреть Грегориусу в глаза. – Как вы перенесли допрос, сержант?
Грегориус пожал плечами:
– Меня продержали на Пасеме несколько недель. Задавали одни и те же вопросы. Не поверили ни единому слову про то, что произошло на Роще Богов, – ни насчет той девки-киборга, ни насчет Шрайка. Потом, похоже, им надоело задавать вопросы, меня разжаловали в капралы и вернули на службу.
– Простите меня, сержант. – Де Сойя вздохнул. – Я рекомендовал повысить вас в звании. – Он невесело усмехнулся. – И вот чего стоила моя рекомендация. Нам повезло, что нас не отлучили от Церкви и не казнили.
– Так точно, сэр. – Грегориус бросил взгляд на звезды в иллюминаторе. – Нам явно не обрадовались, это вы верно заметили. – Он посмотрел на капитана. – А вы, сэр? Я слыхал, вас отправили в отставку?
Де Сойя улыбнулся:
– Да. Из боевых капитанов – в приходские священники.
– Говорят, вас сослали на какой-то занюханный пустынный мирок, сэр. Дескать, там и мочу продают по десять марок бутылка.
– Верно, – улыбнулся де Сойя. – Это моя родная планета.
– Вот дерьмо! – Грегориус совсем смутился. – Прошу прощения, сэр. Я хотел… Ну, я не… ни за что…
Де Сойя тронул его за плечо:
– Не переживайте, сержант. Вы абсолютно правы. На этой планете действительно торгуют мочой – только по пятнадцать марок за бутылку. Не по десять.
– Так точно, сэр. – На черной коже Грегориуса проступил румянец стыда.
– Да, сержант…
– Слушаю, сэр.
– С вас пятнадцать «Радуйся, Мария» и десять «Отче наш» за непристойные выражения. Не забывайте, я по-прежнему ваш духовник.
– Есть, сэр. – Сержант двинулся было к кубрику, но вдруг остановился. – Можно один вопрос, капитан?
– Давайте.
– У меня такое чувство, сэр, – пробормотал Грегориус, – что… В общем, ничего конкретного, но приглядывайте за своей спиной.
– Ладно, – ответил де Сойя.
Подождав, пока Грегориус вернется в кубрик и люк закроется, он направился к главному гравиколодцу. Следовало до старта лечь в свой саркофаг.
В системе Пасема было полным-полно торговых кораблей, боевых звездолетов, орбитальных станций – Тор Гильдии торговцев, военные базы, терраформированные астероиды типа Кастель-Гандольфо, орбитальные «бидонвили» по низким ценам, куда слетались миллионы, лишь бы поближе к центру цивилизации – ведь жить на самой планете не всем по карману. Кроме того, там наблюдалась самая высокая концентрация личных космических средств передвижения. Вот почему Кендзо Исодзаки, исполнительный директор и председатель Исполнительного Совета панкапиталистической лиги независмых католических трансгалактических торговых организаций, желая побыть в одиночестве, взялся пилотировать личный челнок и шел тридцать два часа на высоком ускорении к внешнему кольцу системы.
Даже выбрать челнок оказалось не слишком просто. Гильдия владела целой флотилией для перемещений внутри системы, но Исодзаки вполне допускал, что, несмотря на все принятые меры, на каждом челноке наверняка сидят «жучки». Сначала он предполагал арендовать грузовик, но потом рассудил, что его врагам – Ватикану, Священной Канцелярии, разведке Флота, «Opus Dei», соперникам внутри Гильдии и мало ли кому еще – ничего не стоит установить «жучки» на каждый из великого множества звездолетов Гильдии.
В конце концов Исодзаки переоделся, загримировался, отправился в общественный док Тора, купил на месте древний хоппер и велел своему подпольному ИскИну в комлоге вывести корабль из оживленной зоны эклиптики. Хоппер шесть раз окликали имперские патрули, однако лицензия была в порядке, к тому же он направлялся к астероидам – перекопанным вдоль и поперек, но все равно привлекательным для отчаявшегося старателя, – посему без личного досмотра обошлось.
Исодзаки злила эта мелодрама, бесцельная трата драгоценного времени. Можно было бы встретиться и у него в кабинете на Торе – если бы согласился второй. Но второй отказался, а Исодзаки в глубине души понимал, что ради этой встречи отправился бы и на Альдебаран.
Через тридцать два часа после вылета с Тора хоппер убрал внутреннее силовое поле и разбудил пассажира. Бортовой компьютер, на редкость тупой прибор, ни на что другое неспособный, выдал Исодзаки координаты и сведения о разработках, а нелегальный комлог тем временем сканировал пространство, выискивая корабли – в активном режиме или затаившиеся, после чего объявил, что сектор свободен.
– Как же он сюда доберется, если тут нет кораблей? – спросил Исодзаки, размышляя вслух.
– Иначе добраться невозможно, сэр, – отозвался комлог. – Если он здесь, что представляется крайне маловероятным…
– Молчать! – цыкнул Исодзаки.
Он сидел в пропахшем маслом полутемном блистере и глядел на зияющий жерлами шахт астероид в полукилометре от хоппера. Тем временем корабль сравнял скорость с астероидом, и знакомое пасемское звездное небо за астероидом начало вращаться. Если не считать астероида, вокруг не было ничего – только вакуум, космические лучи и пронзительная тишина.
И тут в наружный шлюз постучали.
В то время, когда происходила передислокация войск, в то время, когда армады матово-черных звездолетов дырявили пространственно-временной континуум, в тот самый миг, когда Великого Инквизитора отправили на терзаемый Шрайком Марс, а исполнительный директор Гильдии торговцев летел на тайное рандеву в открытом космосе, я лежал беспомощный в постели, мучимый дикой болью в спине и животе.
Боль – штука любопытная и обескураживающая. Мало что на свете способно столь бесцеремонно и столь решительно завладеть вашим вниманием, и мало о чем столь же скучно слушать или читать.
Боль всепоглощающа. Поразительно неумолимая, она обладает всеподчиняющей силой. В часы агонии – и тогда, и потом – я пытался сосредоточиться на окружающем, думать о других вещах, говорить с людьми, даже повторял в уме таблицу умножения, но боль проникала во все уголки сознания, точно расплавленное железо – в трещины плавильного тигля.
Я смутно осознавал происходящее – я на планете, которую комлог определил как Витус-Грей-Балиан Б; набирал воду из колодца, когда меня скрутила боль; подошла женщина в синем одеянии, синие ногти, открытые сандалии, и позвала на помощь других – в синих одеяниях, – они перенесли меня в дом, и я продолжал сражаться с болью на мягкой кровати. Там были и еще люди – женщина в синем платье и платке, молодой мужчина в синем костюме и в тюрбане и по крайней мере двое детей, тоже в синем. Эти добрые люди не только удовлетворились моими нечленораздельными извинениями и маловразумительными жалобами – они разговаривали со мной, клали на лоб влажные компрессы, успокаивали, сняли с меня ботинки, носки, жилет, заботились обо мне, ободряюще шепча что-то на своем странном языке, пока я пытался сохранить хоть крохи собственного достоинства, сражаясь с приступами боли.