Но у Центра имелись огромные возможности по поиску, хранению и переработке этой информации. Вот чем мы занимаемся уже на протяжении трехсот лет.
Тут Кендзо Исодзаки заметил, что кардиналы Мустафа и дю Нойе обменялись паническими взглядами, равно как отец Фаррелл и безвестный помощник дю Нойе. Это была откровенная ересь. Кощунство. Конец таинству воскрешения, начало эры, в которой вновь будут торжествовать физика и механика. Исодзаки и сам чувствовал себя потерянным. Он посмотрел на Хей-Модино и Коньяни и заметил, что оба директора молятся. Эрон же выглядел так, словно его стукнули чем-то тяжелым.
* * *
– Дети мои, – произнес Его Святейшество. – Не усомнитесь. Не теряйте веры. Своими мыслями вы сейчас предаете Господа нашего Иисуса Христа и Его Церковь. Чудо воскрешения не перестает быть чудом оттого, что наши друзья из Техно-Центра, как он когда-то назывался, помогли нам осознать его природу. Это – дар Всемогущего Господа, который привел своих чад, сотворенных по воле Его нашими, человеческими руками, к обретению и спасению их собственных душ. Продолжайте, месье Альбедо.
Альбедо, похоже, слегка повеселила реакция собравшихся в часовне. Но когда он заговорил вновь, улыбка исчезла с его лица.
– Мы дали людям бессмертие. Взамен мы не просили ничего, кроме тихого союза. Нам нужен лишь мир с нашими создателями.
За минувшие три столетия этот союз принес выгоду как ИскИнам, так и людям. Мы, как сказал Его Святейшество, обрели души. Люди получили мир и стабильность, о которых успели давно забыть… Кроме того, союз оказался полезен и для той группы, которую я назвал Гуманистами. Из крохотной, презираемой фракции Центра мы превратились – нет, не в правящую, ибо в Центре нет правящих фракций, – но в один из ведущих секторов. Нашу философию приняли почти все элементы.
Но не все.
Советник Альбедо перестал расхаживать и замер перед алтарем. Он мрачно оглядел присутствующих.
– Те элементы Центра, которые планировали избавиться от людей… к ним относятся некоторые бывшие Богостроители и борцы за нанотехнологии… они бросили на стол свою козырную карту. Девочку Энею. Она – самый настоящий вирус, внедренный в тело человечества.
Кардинал Лурдзамийский шагнул вперед. Его румяное лицо было суровым, маленькие глазки сверкали.
– Скажите, советник Альбедо, какую цель преследует Энея? – требовательно спросил он.
– У нее три цели, – ответил человек в сером.
– И какова же первая?
– Лишить человечество физического бессмертия.
– Как она может это сделать?
– Она не просто ребенок, она – не-человек, – ответил Альбедо. – Это исчадие искусственного существа, кибрида. Еще когда она находилась во чреве матери, ее отец разговаривал с ней. Задолго до рождения душа и тело Энеи оказались связаны с подрывными элементами в Техно-Центре.
– Но как она может отнять у человечества бессмертие? – продолжал расспрашивать госсекретарь.
– В ее крови сидит вирус, который уничтожает крестоформы.
– Настоящий вирус?
– Да. Не естественный. Сконструированный теми самыми элементами Техно-Центра. Нанотехнический вирус.
– Но в Священной Империи проживают сотни миллиардов возрожденных христиан. – Кардинал Лурдзамийский говорил тоном адвоката, обращающегося к свидетелю. – Как может одна девочка представлять угрозу такому количеству людей? Или вирус переходит от человека к человеку?
Альбедо вздохнул.
– Насколько нам известно, вирус становится заразным, когда отмирает крестоформ. Те, кому отказано в воскресении, через контакт с Энеей могут передать заразу другим. Разносчиками могут стать и те, кто никогда не принимал крест.
– А есть ли противоядие? Или иммунитет? – спросил Симон Августино.
– Нет, – ответил Альбедо. – Гуманисты на протяжении трех столетий пытались принять контрмеры. Но, поскольку этот вирус представляет собой нанотехническую разработку, он сам определяет свои мутации. Нашим защитным системам с ним не справиться. Только придумав собственные вирусы, мы бы смогли победить его, но Гуманисты отвергают нанотехнологию. Печальнее всего то, что искусственная жизнь таким образом вышла из-под контроля. Основа существования этой жизни – автономность, свобода воли и целеполагания и полное пренебрежение целями других.
– То есть людей, – уточнил кардинал.
– Совершенно верно.
– Значит, первая цель Энеи – или, точнее, цель ее прародителей – уничтожить все крестоформы и отнять у человечества таинство воскрешения, – резюмировал Симон Августино.
– Да.
– Но вы упомянули о трех целях. Каковы две другие?
– Вторая цель – уничтожить Церковь и Священную Империю… то есть нынешнюю цивилизацию, – сказал Альбедо. – По мере распространения вируса, когда таинство воскрешения исчезнет, порталы будут по-прежнему бездействовать, а двигатель Гидеона станет бесполезным, вторая цель будет достигнута. Человечество вновь разделится на племена, как было после Падения.
– А третья цель? – спросил кардинал.
– Ее третья цель – на самом деле первоначальная цель элементов Центра. Уничтожение человечества как такового.
– Невозможно! – воскликнула Анна Пелли Коньяни. – Даже уничтожение… похищение Старой Земли и Падение не привели к гибели человечества. Нас слишком много, чтобы мы погибли. Слишком много.
Альбедо печально кивнул:
– Верно. Однако вирус распространится повсюду. Он будет непрерывно мутировать, и ДНК перед ним не устоит. Когда рухнет Священная Империя Пасема, к вам вторгнутся Бродяги – и на этот раз победят. Они ведь уже давно привыкли к мутациям. Перестали быть людьми. Без Церкви, без Империи людям не на кого будет рассчитывать, а Бродяги примутся разыскивать уцелевшие очаги культуры и заражать их своими бациллами. Человечество – в том виде, в каком мы его знаем, в каком его старается сохранить Церковь, – перестанет существовать через несколько стандартных лет.
– И кто придет ему на смену? – негромко спросил кардинал Лурдзамийский.
– Не знаю, – так же негромко ответил Альбедо. – Этого не знают ни Энея, ни Бродяги, ни те элементы Центра, которые все и затеяли. Нанотехнические формы жизни будут развиваться своим путем, перекраивать людей по своим меркам, определяя их судьбу. И эта судьба уже не будет судьбой человечества.
– Господи Боже, – произнес Кендзо Исодзаки и изумился, услышав собственный голос. – Что же нам делать? Что делать мне?
Ко всеобщему удивлению, ответил ему сам Папа.
– Мы опасались этой чумы и сражались с ней триста лет, – проговорил Его Святейшество, в глазах которого застыли боль и мука. – Сначала мы пытались захватить девочку, пока она не успела распространить вирус. Мы знали, что она бежала в наше время не из страха, но чтобы заразить других людей.