– Нет, не здесь. На Амритсаре.
– На Амритсаре? – переспросил я. – Ни разу о нем не слышал.
– Ничего удивительного. Амритсар – окраинная планета, едва укладывающаяся в шкалу Сольмева. Ее заселили лет сто назад беженцы, покинувшие Парвати из-за гражданской войны. Там сейчас живет несколько тысяч сикхов и несколько тысяч суфиев. Энею пригласили спроектировать центр пустынной общины, а меня подрядили, чтоб я присматривала за строителями и понукала их. С той поры мы с ней не разлучаемся.
Я кивнул, по-прежнему в нерешительности. Меня переполняло разочарование и еще – злость, граничащая с ревностью. Полный абсурд.
– А.Беттик? – Меня вдруг пронзило ощущение, что андроид умер. – Он…
– Он вчера ушел на Пхари-Базар, за провиантом, он каждые две недели туда ходит. – Рахиль взяла меня за локоть. – А.Беттик пребывает в добром здравии. Он должен вернуться сегодня вечером. Давай. Собери вещи. Скажи Кораблю, чтоб укрылся на третьей луне. Тебе будет приятнее услышать обо всем от Энеи.
В конце концов я захватил лишь самое необходимое: смену белья, крепкие ботинки, миниатюрный бинокль, небольшой нож в ножнах, гермокомбинезоны, респираторы и бортжурнал-коммуникатор размером с ладонь. Затолкав все в рюкзак, я сбежал по ступенькам на луг и объяснил Кораблю, что делать. В своем антропоморфизме я зашел настолько далеко, что готов был услышать от него отказ снова впасть в спячку – на сей раз на лишенной атмосферы луне, – но Корабль лишь повторил приказание и предложил ежедневно посылать по лучу контрольный запрос на комлог для проверки его работоспособности, после чего плавно взмыл ввысь, превратившись в крохотное пятнышко, и исчез в вышине, как сорвавшийся с привязи воздушный шарик.
Рахиль дала мне войлочный халат. Я заметил у нее поверх куртки нейлоновую обвязку, а на лямках – скалолазное снаряжение, и поинтересовался, к чему это.
– Энея приготовила снаряжение и для тебя, – ответила Рахиль, побренчав своей выставкой скобяных изделий. – Более совершенных технических приспособлений на этой планете нет. Кузнецы и слесари в Потале запрашивают втридорога и бойко продают шипы, блоки, ледовые крючья и ледорубы, клинья, карабины, шлямбуры, скальные крючья, бонги, кошки – словом, все подряд.
– А оно мне понадобится? – усомнился я. В силах самообороны нас учили основам ледового восхождения – траверсирование, подъем в трещине и все такое прочее, – да еще мне приходилось карабкаться на скалы, когда мы работали с Эвролом Юмом на Клюве, но настоящее скалолазание меня как-то не прельщало – никогда не любил высоту.
– Надо будет – быстро привыкнешь, – сказала Рахиль. Перебежав по камушкам ручей, она легко устремилась вверх по тропе к обрыву. Снаряжение негромко позвякивало, словно бубенчик на шее горной козы.
Десятикилометровая прогулка вдоль отвесной скалы оказалась не столь утомительной; мне всего-то и надо было, что привыкнуть к ходьбе по узенькому карнизу над бездонной пропастью, ослепительному сверканию горных вершин и клубящихся далеко внизу облаков, а заодно к бурному приливу энергии от обилия кислорода.
– Да, – согласилась Рахиль, когда я упомянул о кислороде. – Здешняя атмосфера принесла бы немало бед, будь тут леса или саванны. Ты наверняка видел муссонные грозы. Но наши горючие материалы практически исчерпываются карликовыми рощицами вроде той, в расселине, и папоротниковыми лесами на дождливой стороне Пхари. А дерево бонсай, которое идет на постройки, настолько плотное, что почти не горит.
Какое-то время мы шли молча. Я следовал за Рахилью, сосредоточившись на дороге. Мы как раз обогнули крутой поворот, где мне пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о выступ скалы, когда карниз стал шире, панорама распахнулась, и впереди показался Цыань-кун-Су – Храм-Парящий-в-Воздухе.
Даже вблизи сохранялось впечатление, что он каким-то чудом парит прямо над бездной. У некоторых строений пониже были каменные и кирпичные фундаменты, но большинство висели над самой пропастью. Сверху эти подобия пагод прикрывал исполинский скальный козырек, нависающий метрах в семидесяти пяти над главными зданиями. Лестницы и террасы зигзагами поднимались почти до самого козырька.
Теперь нас окружали люди. Разноцветные халаты и неизменное альпинистское снаряжение были не единственным общим знаменателем: большинство людей, взиравших на меня с кротким любопытством, принадлежали к азиатскому типу выходцев со Старой Земли; рост у них был маловат для обитателей планеты с гравитацией, близкой к стандартной. Кивнув в знак приветствия, каждый уважительно уступал дорогу Рахили, уверенно прокладывавшей путь сквозь толпу, вверх по лестницам, через залы, пропахшие сандалом и благовониями, по террасам и шатким подвесным мостикам. Скоро мы добрались до верхних ярусов, где строительство продвигалось стремительными темпами. Крохотные фигурки, которые я видел в бинокль, обратились в живых людей, с кряхтением таскающих тяжеленные корзины, пропахших потом и честным трудом. Беззвучная деятельность сменилась мешаниной грохота молотков, звона долот, перестука кирок, гула голосов. Словом, обычная упорядоченная суматоха, в равной мере присущая всем стройкам на свете.
Одолев несколько очень длинных лестниц, я остановился перевести дыхание. Сколько бы там ни было кислорода, а взбираться на такую высоту – дело нелегкое. Рахиль наблюдала за мной с невозмутимостью, которую легко было принять за равнодушие.
Подняв голову, я увидел молодую женщину, грациозно спускавшуюся с верхней террасы. На долю секунды сердце мое встрепенулось – Энея! – но тут я разглядел, как она двигается, заметил коротко остриженные сзади темные волосы и понял, что опять ошибся.
Мы с Рахилью отошли в сторону, и женщина одолела последние несколько ступенек, просто-напросто спрыгнув с них. Крупная, хорошо сложенная, с меня ростом, с волевыми чертами и изумительными темно-лиловыми глазами, с виду – под пятьдесят стандартолет, может, чуть больше, загорелая, в отличной форме и, судя по морщинкам в уголках глаз и рта, любит посмеяться.
– Рауль Эндимион, – проговорила она, протягивая руку, – я Тео Бернар. Я помогаю строить дома.
Я кивнул. Ее рукопожатие оказалось таким же крепким, как у Рахили.
– Энея как раз заканчивает. – Тео Бернар указала в сторону лестницы.
Я вопросительно поглядел на Рахиль.
– Ты ступай, – сказала она. – А у нас дела.
Я полез вверх, крепко перехватывая ступеньку за ступенькой. Бамбуковая лестница насчитывала не меньше шестидесяти ступенек, терраса внизу была ужасно узкой, а пропасть под ней – бездонной.
Забравшись на верхнюю террасу, я увидел две строительные времянки и грубо обработанные каменные поверхности – видимо, там будут последние храмовые строения. Всем своим существом я чувствовал, как давят сверху бессчетные тонны камня, нависавшие метрах в десяти над головой, словно гранитный потолок. В трещинах и расселинах деловито сновали мелкие птахи с раздвоенными хвостами.
И тут я позабыл обо всем на свете, увидев, кто вышел из большей времянки.