Правда, раз или два она решилась пригласить подружек домой. Кое-кто из них знал, что в овощном фургоне торгуют также и сладостями. Во дворе под навесом всегда стояла коробка шоколада или леденцов. Подружки, явившись к ней домой, без конца приставали к Фэйт, прося отвести их туда. Брать что-то из коробки без разрешения, по ее мнению, было обычным воровством. Но подружки просили леденцов или «Твикс», и Фэйт, сдавшись, совала им какую-то мелочь, зная, что иначе они уйдут. Потом им хотелось посмотреть котят или щенят. Фэйт безропотно соглашалась. Подружки весело возились и играли, напрочь позабыв о ней, а потом расходились по домам — веселые, с карманами, набитыми леденцами и конфетами. А в школе рассказывали, будто в доме у Фэйт воняет кошачьей мочой или что ее родители смахивают на уродливых гномов — такие у них сморщенные лица и сгорбленные спины, — а Фэйт дома еще скучнее и противнее, чем в школе. Словом, скучища смертная. А все обитатели дома пахнут так, словно выросли вместе со своими овощами на грядках. И у них нет даже приличной ванной, потому неудивительно, что они никогда не моются. А сама Фэйт — со смеху умереть можно! — толстеет день ото дня. Наверняка в один прекрасный день она превратится в турнепс. То-то они повеселятся!..
Забравшись в постель, Фэйт свернулась клубочком, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Как она любила музыку! Казалось, ее уносит туда, в неведомый, но прекрасный мир, где все любят друг друга. Фэйт прикрыла глаза — ее первое чудесное воспоминание «Мистер Голубое Небо». Как-то раз на день рождения родители преподнесли ей крошечный радиоприемник. В тот же вечер, крутя ручку настройки, Фэйт в первый раз услышала «Мистер Голубое Небо». И душа ее пела от радости. Песня была до краев наполнена счастьем. И сделала счастливой ее.
Со временем, став старше, Фэйт обнаружила, что есть еще кое-что, отчего она чувствует себя счастливой. Она стала старше, когда заметила, что ее одноклассники вовсе перестали замечать ее. С ней почти никто не разговаривал. Кто-то из них увлекался историей, кто-то — живописью, кто-то — английским. Фэйт только удивлялась, слушая, как они говорят о своих увлечениях, облекая в слова то, о чем она и подумать бы никогда не решилась. И при этом никто почему-то не интересовался ни точными, ни естественными науками. И вот этого Фэйт никак не могла понять. Для нее наука всегда была чем-то близким, понятным. Вместе с родительским полем она стала неотъемлемой частью ее жизни. Благодаря науке мгла невежества рассеивалась, и мир, сверкая и переливаясь яркими красками, представал перед нею заманчивым и привлекательным.
Фэйт почти перестала отвечать на уроках. Да и к чему? Все равно, стоило ей только открыть рот, как все насмешливо фыркали. Она всегда знала ответы даже на самые трудные вопросы, но молчала до тех пор, пока учитель, сдавшись, не принимался объяснять сам. Все-таки однажды она сделала огромную ошибку. Случилось это на экзамене по химии. Фэйт тогда было пятнадцать. Она упорно решала задачу за задачей, голова ее работала четко, ручка все быстрее летала по бумаге. Сдав листок, Фэйт спокойно вернулась на свое место. А вскоре по классу пополз шепоток, что Фэйт, дескать, умудрилась ответить практически на все вопросы. В этот вечер после школы ее поджидали. Чтобы наказать…
С того дня Фэйт поняла — знания нужно держать при себе. Она не должна выделяться — иначе все повторится. Только получив аттестат и сдав последний экзамен, она возликовала, осознав, что никогда больше не вернется в школу. Теперь она уже не сомневалась, что хочет работать с животными, что только пятерки в аттестате дадут ей возможность закончить школу одной из первых в классе и добиться своей цели. Как водится, результаты экзаменов прислали в школу в запечатанном конверте. В отличие от остальных, ей и в голову не пришло распечатать конверт в коридоре. Кто-то вопил от радости, кто-то рыдал… Потом ее одноклассники дружной толпой двинулись в паб — отметить это событие, но Фэйт вовсе не собиралась присоединяться к ним. Молча выскользнув на улицу, она вернулась домой, заперлась у себя в комнате, уселась на свой любимый коврик с дельфином и только тогда осторожно распечатала конверт. Несколько минут она просто держала перед глазами листок тонкой серебряной бумаги и растерянно моргала. Потом перечитала еще раз. Итак, это свершилось: по всем трем экзаменам она получила пятерки.
Фэйт сказала родителям, что сдала хорошо, но не стала уточнять как. Они бы только расстроились или, чего доброго, почувствовали себя виноватыми, решив, что с такими оценками дочь могла бы поступить в университет. Но Фэйт и не думала об этом. Она уже давно поняла, что может быть счастлива только здесь — дома, в поле, вместе с животными. Уж они-то всегда замечали ее и на любовь отвечали любовью. Поэтому Фэйт никуда не поехала. Она водила родительский фургончик, пока ей не предложили место, о котором давно мечтала, — в хирургическом отделении клиники на Хай-стрит, совсем рядом с домом. Фэйт всю ночь волновалась, не спала и плакала в подушку, а утром получила письмо, где говорилась, что она принята. Потом снова плакала — ведь впервые кто-то остановил свой выбор на ней, Фэйт. Ее предпочли кому-то…
А потом ее выбрала Элла. Фэйт уставилась на то место стены, где чуть-чуть отклеились обои в розовый цветочек. Элла пообещала, что как-нибудь они вместе переклеят обои. Фэйт не слишком обрадовалась — обои с розовыми цветами ей нравились, и ей не хотелось ничего менять. Надо при случае сказать об этом Элле, подумала она.
Это была идея ее матери — снять комнату в доме вместе с другими девушками. Фэйт никуда не хотелось ехать, но она уже привыкла считать, что мать, как правило, права. Сейчас она твердила, что в двадцать шесть лет дочь должна проводить время со сверстниками, а не с такими стариками, как они. Фэйт действительно почти никуда не ходила. А если и выбиралась куда-то, то в основном с коллегами по работе. Но никому из них и в голову бы не пришло позвонить ей домой или тем более пригласить на свидание.
Наткнувшись на объявление Эллы, она пришла в коттедж для беседы с хозяйкой. И увидела перед собой потрясающую женщину — с длинными загорелыми ногами, умным, волевым лицом и глазами, в которых пряталась смешинка. Сначала Фэйт приняла ее за итальянку. Таких женщин — вежливых, немногословных, уверенных в себе — она еще не встречала. Фэйт догадывалась, что она явилась сюда из другого мира — мира деловых женщин. Она и выглядела, как одна из них, несмотря на то, что в тот день на ней были шорты с легкой шелковой блузкой. Фэйт с удивлением узнала, что ее будущая хозяйка учится на курсах ландшафтного дизайна. А узнав, почему та пошла учиться, была поражена. Неожиданно для себя Фэйт рассказала ей о поле, которое любила, о фургончике для овощей. Элла слушала с вежливым интересом, но с тех пор почти не вспоминала об этом. Представить себя развозящей овощи по деревне она не могла, вот основать, скажем, клинику, прославиться на всю страну и загребать кучу денег — это больше похоже на нее. Элла и сама еще не знала, чем станет заниматься. Возможно, создавать фонтаны и статуи для сада или еще что-нибудь в этом роде. А может, она будет ландшафтным дизайнером — станет разбивать сады и альпийские горки для загородных домов богачей. Примерно так она представляла себе будущее. А вот вообразить себя где-нибудь на грядках ей было попросту невозможно. Наконец, беседа подошла к концу. Фэйт вежливо поблагодарила. Конечно, глупо надеяться, что Элла остановит свой выбор на ней, решила она. И очень изумилась, когда та предложила ей остаться.