Сержант смотрел на меня без сочувствия.
Очистить желудок не получилось, потому что он был пуст. Вытирая рот голой ладонью, я вернулся к машине. Почему у меня никогда нет с собой платка? Потому что мать давно умерла, а жены никогда не было. Впрочем, это отговорка. Я знаю холостяков, всегда снаряженных идеально чистыми платками.
— Это там, — сказал сержант, протягивая салфетку, вынутую из бардачка. Милиционер оказался цивилизованнее журналиста.
Я узнал это место. Именно сюда я привозил Ипполита Игнатьевича. Вон она, решетчатая металлическая вышка с большой тарелкой наверху. Чтобы добраться до ведущей к ней асфальтированной аллее, нужно пересечь небольшую придорожную деревеньку. Передние дома истерично сверкали окнами, встающее солнце било в них из-за наших спин. Пролетающие трейлеры заставляли их на мгновение погаснуть, а потом они опять демонстрировали готовность сиять. В этой деревеньке всегда светило солнце, как в Альпах.
— Вам нужно идти туда. Видите, магазин и подстанция? Между ними.
— А не рано?
— Они открываются через полчаса. Идите. Ближе подъехать не могу — там все поймут.
Я кивнул и отправился в сторону закрытого магазина.
Проулок был кривой, сжатый с двух сторон заборами и космами старой, сухой травы. Поперек каждые пять шагов лежала лужа. Перешагнуть ее было нельзя, приходилось огибать, семеня по краешку, хватаясь за стебель репейника, при этом один полуботинок обязательно съезжал в воду.
Тишина, населенная только моим раздраженным сопением.
Нет, где-то, как старый, осипший петух, затарахтел мотоцикл — побудка для здешней техники.
Мужик стоит на крыльце, почесывая живот через майку. Смотрит на меня подозрительно. Да я и сам себе был подозрителен. В том смысле, а нормален ли я? Что я здесь делаю? Зачем?!
Проулок шел под уклон, резко вильнул. Вот и асфальт: свежий, гладкий — вода покрывала его большими плоскими каплями и активно испарялась. Я двинулся сквозь редеющий туман в направлении холма, равномерно поросшего одинаковыми, неинтересными соснами.
Такой чепухой, с которой меня вынудил ознакомиться сержант, забиты полки всех книжных магазинов в Москве. Оказаться ходоком по этому дебильному делу — что может быть позорней?! Хватит, товарищ подполковник, взяли меня на непонятный испуг, но теперь хватит! В каждой заброшенной деревенской часовне у них сидит код Да Винчи! Я решил…
Да ничего я и не решал. Дойду сейчас до речки, она петляет в ивняке под холмом. Посижу на берегу с полчаса, и доложу, что… что не пустили? Нет, тогда Марченко опять меня погонит на штурм.
Доложу, что зашел, поспрашивал, на меня посмотрели очень круглыми глазами. И оставьте меня в покое. А был ли дедушка?!
Да, вот и река: речка, почти ручей. И аккуратный, чуть выпуклый мост. На той стороне — стена сосняка.
Я остановился на мосту, опершись локтями о перила. Вода течет, течет себе. Не для себя, а именно себе. Пахнет растерянной, как бы только-только появившейся сыростью, а пластиковые бутылки на берегу уже так грязны, что почти начали сливаться с природой. Дальше не пойду. Задержусь на этом философском пункте: река, мост, текущая вода…
Нет, философское настроение не наступало. И в моем решении саботировать разведмероприятие была изначальная червоточина. Сам не верил, что удастся так легко откосить от исполнения. Поэтому, когда в кармане заворочался звонок от Марченко, я просто выпрямился, сплюнул в речку и побрел вверх на сосновый холм, срезая асфальтовый вираж, утопая подошвами в песке, перемешанном с хвоей.
Тропинка очень скоро влилась в асфальтированную аллею. Два ее поворота в теснинах голого боярышника — и я перед воротами. Направо и налево — стены темного кирпичного забора. На стоянке рядом пяток иномарок. Сквозь решетку ворот виден фасад двухэтажного с псевдоклассическими колоннами дома, устроенного на манер московских городских усадеб Шереметевых или Васильчиковых — поменьше первой, побольше второй. Крылья выгнуты вам навстречу, как объятия. Общее ощущение ухоженности, успешности этого куска подмосковной суши, несмотря на естественный весенний непорядок в остальной природе.
Большая кнопка в воротной тумбе.
В кармане снова ожил телефон. Я нажал кнопку, открыл крышку «нокии» и провел переговоры с секьюрити в присутствии подполковника. Сказал, как учили, что я клиент, по Интернету связывался сегодня утром, желаю некоторых процедур.
Решетка из мощных прутьев запикала, калитка щелкнула, пропуская внутрь. Я закрыл телефон.
Контролируешь, ментяра? Ну-ну, контролируй.
Перед крыльцом заасфальтированная площадка, посреди нее шестиугольная (конечно) клумба: бетонная чаша, наполненная даже не вскопанной, а как бы взбитой, расчесанной грабельками землей. Будущим цветам тут будет приятно.
Открыв дверь в старинном фасаде, я проник в пространство хай-тека. Стены, потолок, мебель — все этакое. Две симпатичных девушки за стойкой регистратуры, черные поджарые диваны, аквариум в виде стеклянного корабля. Не он утонул в море, а оно в нем. Это я рассмотрел и понял уже чуть позже, когда пообщался с девушками и уселся в удобное до невозможности, хотя и хлипкое на вид кресло.
Моя легенда: проблемы со сном, надо бы подкорректировать, но не медикаментозными средствами. Мне пообещали, что через пять — семь минут меня примет доктор для консультации и назначит нужный курс. Подполковник сказал, что с «моим» диагнозом больные пользуются максимальной свободой передвижения по зданию и территории. Максимум за сутки я должен сориентироваться, и установить, где прячется «дедушка». Деньги на первый взнос прилагались к «материалам».
Меня продолжало подташнивать, хотя и старался улыбаться девушкам, грациозно сидевшим на фоне электронного плаката, где раз в полминуты примерно менялись листы из серии «Сон разума рождает чудовищ». Странный выбор, по-моему, если здесь лечат сном. Словно прочитав мои мысли, живой плакат сменил пластинку, и пошли более уместные картинки: «Спа-салон “Аркадия”. Здесь вас заставят полюбить себя!». Спа — от слов «спать».
Но мне еще сильнее захотелось отсюда убраться. Аркадия, блин.
Понятно, что ничего экстраординарного от меня не требуется. Играй на биллиарде, гуляй по парку, рубай в столовке овсянку и стреляй по сторонам внимательным взглядом. А через пару дней можно с чистой совестью сказать — не было никакого дедушки, и все. А если здесь и правда лечат нервы, то и хорошо. Мои нервы расшатаны, и давно. Стоит набежать какой-нибудь тучке, как я впадаю в панику. Вегетативка, наверно. Если я знаю, что это такое.
Когда я ничего не обнаружу, пусть подполковник проверяет сам, если ему надо.
Но мне тоскливо, противно, авантюристическую жилку у меня, видимо, удалили еще во младенчестве, как у японских новорожденных удаляют аппендикс. Или уже не удаляют. Не люблю приключений, даже полностью безопасных. Как пошла игра в шпионство!
— Вам плохо? — спросила меня одна из девушек, и я понял почему. Я продолжал беззаботно улыбаться, это усилие в смеси с моральной тошнотой, которую все не удавалось преодолеть, родила на лице ужасающую гримасу. Нет, хватит с меня подполковничьих фантазий! Уже прямо завтра я сорвусь отсюда, и все!