У стойки чахла старушка в сидячем сопровождении молодого человека в дорогом костюме и стильно подстриженного. На старушке много чего висело-посверкивало, она курила и болтала ногой, словно находилась на краю бассейна.
Играла музыка, но такая, что не понять до конца, она есть или нет.
Ввалились сразу две компании и расползлись по разным углам, где диваны буквой «П».
Делать мне в баре было нечего, побрел дальше.
Поднялся по очередной бесшумной узкой лесенке, раздвинул портьеры. Вот оно! Казино. Рулетка пока в замершем состоянии, а картишками вдалеке вон там посверкивают. Я сделал круг вокруг стола с рулеткой. Крутнуть ее, что ли? Но почему-то не решился.
Кстати, а как я буду отрабатывать ночлег? Она мне что-то говорила на борту «Китежа», еще бы вспомнить — что?
Я вышел из казино.
А там что за дверь?
Открыл, вошел. Темень такая, что освещение бара могло бы показаться иллюминацией. При этом — ощущение довольно большого пространства. И, кажется, не пустого. Кто-то тут есть. И не исключено, что находиться здесь у него, или у них, больше оснований, чем у меня.
— Вы кто? — спросили меня. Сам по себе этот вопрос труден для ответа, а тут еще смущало то, что я не смог определить — мужской это голос или женский. Хотя, какая разница?
— Как вам сказать…
— Вам лучше покинуть помещение.
Я не обиделся. Чувствовалось, что ко мне применена самая щадящая из возможных в данной ситуации мер. Извинился и ретировался. И тут же натолкнулся на Балбошину.
— Ты чего туда поперся?! Как ты вообще нашел эту комнату?!
— Ты сама сказала — осмотрись. И если хочешь, так я вообще могу… где мой пиджак?
— Иди поешь.
Она тут же исчезла, и скандалу не на чем было разгореться. Говорливая девушка уже манила меня половником. Она явно мне симпатизировала, видя во мне собрата — такая же прислуга, как и она, что-то вроде шофера.
Подала теплую окрошку; пить не стал, хотя чуть-чуть предлагалось. Помещение, где я питался, было странное, отдельное и тесное, как купе проводников. А чего, собственно, дергаться? Я скрываюсь от милиции, надо быть благодарным и за это. Скрываюсь от милиции, которая сама от кого-то скрывается. Если у меня ничего из того, что задумала Балбошина, не получится, она больше меня не пригласит — и это все! Останусь без теплой окрошки.
Во время еды немного поизучал жизнь народа. Ядвига, так звали говорливую, приехала из Астрахани. Странно, я бывал в Астрахани, там больше никто так быстро не говорит и не носит таких имен. Приехала поступать в институт, не поступила, в проститутки не взяли, теперь вот прибирается. Любовь Сергеевна строгая, как Сталин, но жить можно.
— В Астрахани жара, — сказал я, чтобы поддержать разговор.
Ядвига выразила такое неподдельное восхищение моим знакомством с астраханской жизнью, что я смутился, отказался от добавки и пошел пройтись еще разок.
За двадцать минут жизнь в «Под липами» изменилась кардинальнейшим образом. Я застал состояние тяжелого, буйного разгула. В баре гремела музыка, извивались фигуры в блестках и с распущенными волосами. Рулетка вертелась и цокала шариком, и за ней следило восемь пар глаз. По коридорам сновали, покачиваясь, как будто находились на корабле, игриво мурлыкающие люди. Это напомнило вечер встречи выпускников.
Мне не удалось остаться в неприкосновенности, маленький рыжий мужичонка, голубые глаза, редкие зубы сильно вперед, галстук в нагрудном кармане — усадил меня в кресло у входа в казино и стал рассказывать свои впечатления от Лас-Вегаса. Он называл его просто — Вегас.
— А там ведь никто не играет, — сообщил мне рыжий. Я покосился на него с намечающимся интересом. — Вернее, играют, но по маленькой. Эти ящики с ручками, они ведь на сто ударов. Бросил доллар и сто раз бей. А выигрышу радуются как дурни. Пляшут, всех зовут жрать торт. И инвалидов много. Но больше всего — жирных, ездят на низеньких мотороллерах, я сначала им дорогу уступал — думал, и они — инвалиды. Оказалось, мне потом объяснили — жирное жлобье, им лень ходить ногами из павильона в павильон.
— Что ты здесь делаешь?
Я встал перед свирепо подлетевшей Любой по стойке смирно. Я считал, что развлекаю ее гостя. Я ошибался.
Она еще раз оглядела меня с ног до головы. Ничего не сказала.
— Пошли.
Мы сразу же направились к той двери, за которой скрывался в темноте голос гермафродита и куда мне полчаса назад было нельзя. Перед входом она дала мне последнюю инструкцию:
— Войдешь. Прямо к столу, над которым горит лампа. Займешь свободный стул. Руки на стол. Дальше по ходу.
Я понял — начинается работа. Как будто с улицы случайно забрел в стоматологическую поликлинику, и тебя тут же загоняют в кресло.
Вошел. Стол увидел сразу. На краю его высился подсвечник с толстой свечой. Стол окружали спины сидящих. Я решительным шагом направился к нему, по ходу оценивая ситуацию. Свободного стула не было. Неизвестные мне спины обсели круглую столешницу плотно. Я пошарил взглядом вокруг, нашел небольшое полудетское креслице с низенькой спинкой. Главное, втиснуть его в круговую шеренгу без особого скандала. Будем надеяться, что не все тут друг с другом знакомы. Потолкались, как танкеры при входе в Босфор. Я все же как-то утвердился, выпятил локти и двинул лапы по сукну в сторону большого белого листа плотного ватмана, прикрепленного огромными бронзовыми кнопками к столешнице. Лист был расчерчен, как барабан «поля чудес»: круг, в который по внешнему краю вписаны буквы, а внутри опять-таки по кругу — цифры. Между кругами букв и цифр черным и красным цветом было начертано напротив друг друга — «да» и «нет», а также восклицательный и вопросительный знаки. Еще бросилось в глаза, что за границами круга в углу листа отдельно-сиротливо виднелась, причем в поверженном набок виде, буква «ё». Я вспомнил худого старика — меня с ним знакомила Василиса — борца за возвращение этой буквы в реальную жизнь русского алфавита. Тогда он мне показался немного комическим персонажем, из числа охотников за летающими тарелками. Теперь я понял, что все значительно серьезнее.
Я оторвал взгляд от листа с буквами и узнал среди сидящих бабушку — ту, с болтливыми ногами из бара. Рядом ее хорошо одетый внук-телохранитель. А может, и муж, кто их сейчас поймет. Мужчина с огромной головой, большим жабьим ртом, похожий на огорченного Шрека, дама толстая и дама худая. Трудно было сказать, знакомы ли эти господа друг с другом. Может, явились на тех же основаниях, что и я. Секундное общее сосредоточенное молчание.
Встал телохранитель бабушки. Сделал шаг во тьму, что обступала стол, добыл оттуда блюдце и, повернувшись к свече, накрыл ее как фарфоровым абажуром. Я понял — нагреться. Блюдце сделалось чуть ли не прозрачным, всем было видно, что оно без изъяна. Затем молодой человек, держа блюдце в одной руке, другой вынул непонятно откуда, вроде как опять из самой темноты, фломастер, снял с него колпачок и нанес с внешней стороны блюдца по его краю весьма изящную стрелку. Что-то схожее с манерами ловкого крупье было в этих мастерских движениях.